Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - Евгений Акельев Страница 61

Незадачливые грабители на допросах во всем признались, поэтому для произведения «розыска» с применением пытки их 17 февраля повели было в Сыскной приказ, но когда проводили через Воскресенские ворота мимо гауптвахты, Нифонтов объявил «слово и дело». Арестантов доставили обратно в Московскую полицмейстерскую канцелярию, где возмутитель спокойствия заявил, что он «слово и дело сказывал для того, чтоб взяли ево на Красное крыльцо и отослали в Военную кантору, понеже он салдат беглой, а в Сыскном де приказе боялся за вины свои истязания». 3 марта в полицмейстерской канцелярии было решено беглого Нифонтова за ложное объявление «слова и дела» отослать для наказания в канцелярию московского гарнизона, а его молодого сообщника Зотова отправить в Сыскной приказ.

На следующий день Сергей Зотов уже давал показания в Сыскном приказе. На допросе он признался в участии в ограблении, утверждая, что именно Нифонтов был организатором грабежа, тогда как он сам выступал лишь наблюдателем. Поскольку он повинился в серьезном преступлении, дознаватели сначала хотели его пытать (к делу даже были сделаны выписки из соответствующих законодательных статей), но потом все-таки поступили с подростком более мягко: наказали плетьми и 24 марта отправили в Московскую гарнизонную школу [382].

Как мы уже знаем, полтора года спустя сыщик Каин поймал Сергея Зотова на Красной площади, а тот на допросе в Сыскном приказе признался в регулярном совершении карманных краж вместе с компанией других воспитанников гарнизонной школы. 17 ноября 1743 года преступник был «взят в застенок», где его «розыскивали» плетьми. «С битья плетьми» он подтвердил все свои ответы на допросе, но более ни в чем не повинился. Вскоре его отправили в губернскую канцелярию «для отсылки в школу по-прежнему» [383].

Очередное наказание плетьми, конечно, и в этот раз никакого действия не возымело. Вернувшись в гарнизонную школу, Зотов продолжил привычный образ жизни, постоянно упражняясь не в «словесных», «письменных» и «цифирных» науках на школьной скамье, а в карманных кражах на Красной площади, в торговых рядах и кремлевских соборах. В марте 1744 года одиннадцатилетний Иван Васильев сын Стрелков, уличенный в кражах, на допросе признался, что «мошенничал» вместе с Зотовым. В августе 1745 года Каин поймал воспитанника Московской гарнизонной школы Николая Матвеева сына Котенева, четырнадцати лет, который вместе с беглым солдатом Василием Шапошниковым пытался совершить кражу с повозки. На допросе в Сыскном приказе Котенев упомянул однокашника и собрата по воровскому ремеслу: «И, живучи в той школе, той школы с учеником Сергеем Зотовым мошенничал: вынимали разных чинов у людей ис карманов платки, ножики, а во сколько поймов, того не упомнит» [384].

Дальнейшая его судьба, к сожалению, нам неизвестна. Но мы можем предположить, какой она могла быть. Большинству учеников гарнизонных школ была прямая дорога в армию. Во время каждого рекрутского набора происходил «разбор» воспитанников, в ходе которого годных к военной службе определяли в солдаты, а наиболее толковых записывали в полковые писари [385].

Сделался ли примерным солдатом Сергей Зотов, мы не знаем. Отметим только, что среди беглых солдат, занимавшихся кражами и грабежами на улицах Москвы, иногда встречаются и «выпускники» Московской гарнизонной школы. Так, двадцатилетний Тимофей Михайлов сын Шорников, пойманный Каином 8 октября 1744 года с «ломаным эфесом» от краденой шпаги, был солдатским сиротой, воспитанником гарнизонной школы у Варварских ворот. Отосланный летом 1741 года в Тулу «для науки слесарного дела», он оттуда сбежал и вернулся в Москву, ночевал под Каменным мостом и, по всей видимости, занимался кражами. Несколько недель спустя он был пойман Каином и после следствия определен в солдаты. Прослужив некоторое время, Тимофей дезертировал и вернулся в Москву, где вновь стал воровать. Бывшим учеником гарнизонной школы был также пойманный Каином зимой 1742 года беглый солдат Гаврила Белозеров. На допросе он показал, что учился в Варварской школе, но «за непонятием в школе наук» был определен в Ростовский драгунский полк. Прослужив в армии всего несколько дней, Белозеров дезертировал, но полгода спустя был пойман и «за тот побег гонен сквозь шпицрутен трижды». После наказания его определили солдатом в воронежский гарнизон, откуда он опять сбежал и вернулся в Москву, где «ночевывал в Лесном ряду в стопах и в Тверских слободах по гумнам, и в овинах, и в сараях, а в день в разных местах играл в карты», систематически занимаясь кражами [386].

Скорее всего, и для Сергея Зотова, привыкшего к постоянным побегам, к московским улицам, к вольной воровской жизни, армейский устав оказался слишком строгим, а солдатский мундир слишком тесным. В таком случае провел он свою жизнь в постоянных бегах или — как знать — сгинул где-то в сибирской ссылке…

В повинном «доношении», которое беглый солдат и «мошенник» Алексей Соловьев написал декабрьским вечером 1741 года, сидя в своей жалкой печуре Китайгородской стены возле Москворецких ворот, между прочим, сказано: «Много купечество праз[д]ноживущих, а другия и в подушном окладе, много женска полу имеют купечество, однако ш, не боясь Божия страха, покупают краденое заведомо, в лакамство и в погибель приходят, а нас, шетающихся праздно, х каторжно работе, но и местной казне приводят к убыткам».

Итак, речь шла о том, что многие лица, официально занимающиеся торговлей («имеющие купечество»), а также не записанные в подушный оклад («праздноживущие»), в основном представительницы прекрасного пола, продавали краденое и тем самым, по мнению Соловьева, провоцировали «шатающихся праздно» на кражи.

Когда в разные места Москвы стали посылаться команды солдат вместе с Иваном Каином, в Сыскной приказ было доставлено немало торговок краденым. В основном это были солдатские жены или вдовы, зарабатывавшие себе на кусок хлеба мелочной торговлей на Красной площади, «на крестцах» (перекрестках), «под горой» (на современном Васильевском спуске) и в прочих оживленных местах Москвы. Они покупали у «мошенников» краденые вещи (главным образом платки) и перепродавали их «из барыша» «прохожим людям».

Этих торговок можно было встретить повсюду, поэтому проблема реализации краденого перед «мошенниками» не стояла. Многие воры отдавали предпочтение определенным сбытчицам краденого, для которых они становились постоянными клиентами. Например, Михайла Голован на допросе в Сыскном приказе признался, что платки, украденные им в компании с Иваном Диким, Кондратием Безруким, Иваном Харахоркой, Леонтием Юдиным и прочими «товарищами», продавал «под горою» «торговке женке Настасье, а как ей отечество, не знает, которая торгует и поныне в том месте». Одиннадцатилетний Иван Стрелков, занимавшийся карманными кражами вместе с воспитанниками Московской гарнизонной школы, рассказал на следствии, что краденые платки, «шелковые и выбойчатые», отдавали на Красной площади «торговке солдатской жене Григорьевой дочери… брали за всякой платок по гривне и по пяти копеек, а продавали ей заведомо, что краденые». Школьник Сергей Зотов на допросе рассказал, что он со своими «товарищами» продавал ворованные вещи «драгунской жене Анне Осиповой по прозванию Жирнихе заведомо» [387].