Плач к Небесам - Энн Райс Страница 62

Умно. Трусливо, но очень умно. Этот испорченный и непокорныйчеловек, который из любви к женщине когда-то угрожал своей семье пресечениемрода, теперь будет строить ее на жестокости и насилии, причиненном собственномубезвинному сыну.

Итак, члены семьи Трески были потеряны для него, как Андреа,так и Карло.

И все же кровь Трески по-прежнему текла в его венах. В немпо-прежнему жила любовь к тем Трески, которые ушли до этих двоих, отца и деда,и к тем, которые придут позже и должны будут унаследовать традиции и силу вмире, где мало кто будет помнить о Тонио, Карло и Андреа, этом ужасномсплетении несправедливости и страдания.

Да, это было трудно.

Но самое трудное было еще впереди.

Что ждало Тонио? Что следовало из этого хаоса? Во чтопревратился Тонио Трески, сидящий теперь на веранде в южном городе Неаполе, вполном одиночестве, глядя из-под сени Везувия на вечно изменяющуюся поверхностьморя?

Тонио Трески стал евнухом.

Тонио Трески стал тем полумужчиной, тем недомужчиной,который вызывает презрение у любого полноценного мужчины. Тонио Трески стал темсуществом, к которому прилепляются женщины и которое мужчины находят бесконечнораздражающим, пугающим, жалким, которое является предметом насмешек и бесконечныхиздевок, необходимым злом церковных хоров и оперной сцены и которое, если несчитать его ловкости, изящества и парящего голоса, просто отвратительно.

Всю жизнь он слышал шепот за спиной евнухов, виделпрезрительные ухмылки, подмигивания, всякие идиотские жесты. И он теперьотлично понимал гнев того гордого певца, Каффарелли, который, стоя у рампы,злобно сверкал глазами на венецианцев, заплативших за то, чтобы поглазеть нанего, как на придворную обезьяну, выполняющую вокальные акробатические упражнения.

Еще в стенах консерватории, к которой он прибился, какприбивается в чужих водах к обломкам своей потерпевшей крушение плавучей тюрьмыее недавний узник, он увидел самоуничижение этих бесполых детей, насмешливопризывавших его разделить с ними их пониженный статус. Они прокрадывались поночам в его комнату с необычно жестокими насмешками и шипели в темноте: «Тытакой же, как мы!»

Да, он был таким же, как они. И как же четко узаконено этомиром. Брак невозможен для него, и его имя больше не принадлежит ему, и он неможет его дать ни самой низкой из женщин, ни самому нуждающемуся приемышу. Ицерковь тоже никогда не примет его, не считая низших классов, и даже это поспециальному разрешению.

Итак, он изгой, отлученный от фамилии, церкви, любогозначимого института в этом мире, который был его миром, за исключением одного:консерватории. И мира музыки, для которого консерватория подготовит его икоторый не имел ни малейшего отношения к тому, что сделали с ним люди егобрата.

Если бы не было консерватории, если бы не было музыки, тослучившееся действительно могло бы быть хуже смерти.

Но это было не так.

Когда он лежал тогда на кровати в Фловиго и тот браво,Алонсо, приставил к его голове пистолет и сказал: «Твоя жизнь принадлежит тебе,забирай ее и проваливай отсюда», он подумал, что произошедшее с ним — хужесмерти. «Убейте меня», — хотел он сказать в ответ, но у него не было силсделать даже это.

Но сегодня там, на горе, он не хотел умирать. Ведьоставалась консерватория, оставалась музыка, которая даже в мгновения самойужасной боли звучала у него в голове — отчетливая, великолепная.

* * *

Лицо его чуть дрогнуло. Он смотрел на берег моря, гдепохожие на стаю ласточек детишки резвились в набегавших волнах.

Итак, что он должен делать?

Он знал. Он знал это уже тогда, когда спустился с горы. Двезадачи предстояло ему выполнить.

Первой была месть Карло. Выполнение этой задачи требоваловремени.

Потому что Карло должен сначала жениться, завести детей,здоровых, сильных детей, которые будут спокойно расти, пока не настанет день,когда они смогут жениться и завести собственных детей.

Вот тогда он и настигнет Карло. И не важно, уцелеет ли приэтом сам. Скорее всего, не уцелеет. Его погубит либо Венеция, либо убийца,нанятый Карло. Но только после того, как он сам доберется до Карло и шепнет емув ухо: "Теперь это между нами".

Он не знал еще, как именно отомстит. Когда он думал о техлюдях в Фловиго, о ноже, о коварстве и о необратимости случившегося, смертьказалась слишком простым и слишком хорошим наказанием для его отца, в своитридцать пять уже столько испытавшего и так много любившего.

Он знал только, что настанет день — и Карло окажется в еговласти точно так же, как он оказался тогда во власти тех людей в Фловиго.Придет момент, и Карло будет желать смерти, так же как Тонио желал ее в тотмомент, когда браво сказал ему на ухо: «Твоя жизнь принадлежит тебе».

А уж потом телохранители Карло могут взять его, Венецияможет взять его, сыновья Карло могут взять, все равно. Карло к тому времени ужезаплатит.

Теперь вторая задача.

Он будет петь.

Это он сделает для себя, потому что хочет этого, не важно,единственная ли это возможность жизни для евнуха или нет. И не важно, что этотот выбор, который определили для него Карло и его прихвостни. Он будет петь,потому что любит петь и хочет петь и его голос — единственное, оставшееся унего на этом свете из того, что он когда-то любил.

О, какая великолепная ирония заключается в этом! Теперь егоголос никогда не покинет его, никогда не изменится.

Да, он сделает это для себя, и он отдаст этому все, что унего есть, и он позволит этому увезти его с собой куда угодно.

И кто знает, как прекрасно все это может быть? Небесноевеликолепие церковных хоров, даже огромное театральное действо, он неосмеливался по-настоящему думать об этом, но все это могло дать емуединственную возможность оказаться хоть на миг рядом с ангелами Господними.

* * *

Солнце стояло высоко в небе. Ученики консерватории давно ужепогрузились в жаркий, беспокойный сон сиесты.

Но Ларго внизу по-прежнему кипела жизнью. С уловомвозвращались рыбаки. А у дальней стены высилась маленькая сцена, на которойперед копошащейся толпой изгалялся в непристойных жестах кричаще разодетыйПульчинелла [26].

Поглядев немного на его длинную фигуру и послушав грубыйголос, то и дело перекрикивающий толпу, Тонио встал и направился в маленькуюкомнату собрать свои немногочисленные пожитки.

Но он вынес с собой с Везувия еще кое-что.