Жизнь военный элиты. За фасадом благополучия. 1918-1953 гг. - Николай Черушев Страница 62

5. а) Характерно, что после ареста бывшего начальника вооружения и снабжения 23-й авиабригады Турчановича тот же уполномоченный особого отдела Колпашников допрашивал меня по делу Турчановича в качестве свидетеля. Мне странно было быть в роли свидетеля, ибо те недочеты, которые я обнаруживал (а видел я их больше, чем его непосредственньЙі начальник — полковник Смирнов), буквально заставляли Смирнова, Турчановича и других командировать руководителей немедленно устранять их с последующей проверкой исполнения.

б) В 1937 г. заставил полковника Смирнова изменить его хвалебную на действительную аттестацию Турчановича с предупреждением о неполном его служебном соответствии. Правда, эта аттестация по распоряжению врид начальника политотдела Зинченко или Никулина была преждевременно объявлена Турчановичу, что вооружило его для жалобы, поданной в Управление ВВС.

в) Особый отдел 23-й авиабригады на деле и по моей информации знал, как мне приходилось бороться за постоянную боеготовность и боеспособность, в частности и 23-й авиабригады, используя для этого все силы и средства бригад и корпуса, как-то: восстановление автотранспорта; ремонт самолетов и моторов; восстановление боеготовности 45-й авиаэскадрильи (Бибиков), в которой в октябре оказалось только 138 часов моторесурсов; приведения к бою оружия НЗ; ликвидация, по существу, подготовленного пожара в ангаре склада перед праздником 1 Мая 1937 г. (все авто(машины) НЗ полные горючего с открытыми пробками, между деревянными ящиками пропитанные маслом и бензином тряпки, у входа сухие стружки, смешанные с пропитанной горючим ветошью). Я вытащил туда весь руководящий начсостав 23-й авиабригады, где на месте показал, как ликвидировать свою слепоту и огнеопасное положение.

г) Всестороннее наблюдение и вмешательство имело целью помочь командованию, а там, где надо, заставить его. Так, например, мое своевременное вмешательство о доливке горючего в корабли, по существу, спасло 23-ю авиабригаду от тяжелых последствий после ночного полета Тула—Киев— Тула, ибо в Туле из-за тумана нельзя было садиться и пришлось лететь на посадку в Воронеж.

Несмотря на такой благоприятный выход бригады из тяжелого положения за счет долитого горючего, это, к моему удивлению, не помешало полковнику Смирнову, не сказав мне ни слова, за это вмешательство жаловаться на меня Хри-пину и Гринбергу.

После этой явно нелепой жалобы я спросил полковника Смирнова, почему он забыл, что мы оба члены партии и можем обходиться без жалоб. На это Смирнов ответил, что «так лучше». Если Смирнову было лучше не доливать горючего и летать с безрассудным, ничем не вызываемым и не оправданным риском для людей и машин, то, по-моему, было лучше долить горючего и этим увеличить гарантию спокойной, уверенной работы летного состава, а следовательно, увеличить гарантию успеха бригады, тем более в неустойчивой погоде осенью, особенно ночью.

д) Летом 1937 г. Алкснис на Монинском аэродроме незаслуженно унижал боеспособность 23-й авиабригады, что могло внушать неверие в наши силы у присутствующего начсостава. На это я доложил, что личный состава работает много, но в работе есть недочеты, которые устраняем и будем устранять. Однако, несмотря на это, мы всегда готовы и когда будет надо, крепко двинем фашистам. Конечно, я этим честным, открытым заявлением закрыл незаслуженно оскорбляемый, молчавший начсостав и принял унижение (ведь говорил заместитель Наркома!) на себя.

е) В конце лета 1937 г. на совещании начсостава 23-й авиабригады, когда во время разбора аварии командира 45-й авиаэскадрильи Бибикова, Хрипин и Гринберг смазывали вопрос о воспитании инициативы начсостава и незаслуженно грязнили корпусное звено, я репликой Гринбергу сказал, что «Ваши установки противоречат установкам Народного комиссара обороны». На это Хрипин разразился угрозами, заявив, что «наши пути расходятся». Я тоже репликой ответил: «Возможно».

6. Политическое недоверие было инспирировано из АОН в мое отсутствие в Монинском гарнизоне (был в секретной командировке).

Главную работу по политическому ошельмованию меня выполняли некоторые работники политотдела 23-й авиабригады: Сережин, Мательский, Выволокин, а также некоторые информаторы особого отдела 23-й авиабригады, которые клеветническими и демагогическими выступлениями ввели в заблуждение актив, которым, по существу, никто не руководил. Открыто политическим клеветникам не удалось меня ошельмовать, ибо партийная конференция 23-й авиабригады отменила политическое недоверие, вынесенное партийным активом, как не соответствующее действительности. Несмотря на полную реабилитацию, отдельные клеветники вроде Сережина продолжали твердить и врать не за двух, как говорил Пушкин, а за целый коллектив. Против этой дикой антипартийной травли, продолжавшейся уже без прежнего шума «бей начальство!» и после партконференции, видимо, не возражали новые руководители АОН, ибо это соответствовало их эгоистическим интересам и предвзятому решению меня, так называемого «авиационного старика», скорей сдать в архив, т.е. из АОН перевести в распоряжение.

7. Из этого ясно видно, как враги и их подручные старались вйеми способами опорочить меня в открытой атаке, но эти атаки, основанные на сплошной лжи и клевете, постоянно разбивались о факты моей партийной стойкости и беззаветной преданности делу нашей великой партии Ленина-Сталина, великому Сталину и о факты знания и любви к порученному служебному делу.

Из этого также для меня ясно, что, не достигнув цели в открытой атаке, эта компания подручных врагов перешла к более сильной атаке, скрытой от партийного и общественного мнения грифом «секретно», чем, естественно, было обеспечено соответствующее мнение настороженности ко мне, а следовательно, достигнута легкость перевода меня в распоряжение с последующим увольнением из ВВС РККА.

8. Подходя абстрактно к рассмотрению перевода в распоряжение и увольнение меня из ВВС, можно сказать, что в этом нет ничего ненормального или противозаконного.

Все выполнено в пределах закона, регулирующего жизнь и деятельность всякого командира, но рассуждать отвлеченно — значит ошибаться даже в тех случаях, когда исходишь из совершенно правильного принципа.

Имея в виду, что истина всегда конкретна, я настойчиво добивался сообщения мне причин перевода в распоряжение, увольнения и шестимесячной позорной безработицы от руководства АОН и руководства ВВС РККА, на что я получил нижеследующие ответы.

А) По поводу перевода меня в распоряжение:

Командующий АОН комдив Хользунов 15 февраля 1938 г. ответил, что я пойду на укрепление Гражданского воздушного флота, а когда я ему доложил, что в его же предписании указано только о переводе меня в распоряжение, он ответил: «Таково решение Наркома».

Бывший член Военного совета АОН дивизионный комиссар Гальцев сказал, что командиры корпусов плохо работали и они об этом доложили Наркому. Работая совместно не более полутора месяцев, я просил его уточнить, в чем выразилась конкретно моя лично плохая работа. Я получил ответ — таково решение Наркома с добавлением, что на меня ничего компрометирующего нет.

Бывший начальник политуправления АОН тов. Степанов сказал, что на меня ничего компрометирующего члена ВКП(б) нет, поэтому он не знает причин перевода в распоряжение.