Дзержинский. Любовь и революция - Сильвия Фролов Страница 62

Дзержинский аргументацию Бухарина понял. Он переслал письмо Менжинскому с припиской:

Такие настроения в руководящих кругах ЦК мы обязательно должны учитывать и задумываться над ними. Мы безусловно должны проверить наши действия и методы и устранить все, что может являться пищей для таких настроений. А это значит, что мы (ГПУ) быть может, должны немного поутихнуть, действовать скромнее, осторожнее использовать обыски и аресты, опираясь на более достоверные данные; некоторые категории задержаний (сторонников НЭПа, лиц, виновных в служебных проступках) ограничить и осуществлять их под нажимом мнения широких кругов членов партии или при условии организации такого давления461.

Итак, упорство Дзержинского при широких правах ЧК начало ослабевать. Но предложение задерживать людей под давлением многих членов партии говорит о все еще живущем в нем популизме и доктринерстве, берущем верх над стремлением начальника Лубянки к законности. Он отчетливо видел, что у него большая общественная поддержка, которая могла оправдать многие действия. Биограф Маяковского Бенгт Янгфельдт совершенно справедливо обращает внимание на то, что «оценка подхода советских граждан к ОГПУ с сегодняшней точки зрения, через призму знания о чистках в тридцатых годах XX века, глубоко антиисторическая»462. Ведомство, созданное Дзержинским, действительно пользовалось полным доверием и уважением российского общества. Оно гарантировало порядок и возможность предвидеть завтрашний день, что в России, уже несколько лет находящейся под угрозой полного хаоса, было необычайно большой ценностью.

В декабре 1922 года прошло пять лет с момента создания ВЧК. 17 декабря на Красной площади состоялся парад войск ГПУ Его принимал Дзержинский, а с ним Унлихт, Петерс, Кон и Енукидзе. День 20 декабря был назван Днем чекиста. Он отмечается и поныне.

«Субъективно вы – революционер, каких мы хотели бы видеть больше, но объективно – вы служите контрреволюции» – сказал, якобы, Дзержинский на допросе одному эсеру. Что он имел в виду? Это объясняет фраза Григория Зиновьева на XII съезде ВКП(б) в 1923 году: “В настоящий момент любая критика линии партии, даже так называемая» левая«, является, объективно говоря, критикой меньшевистской “463. Потому что в настоящий момент продолжается НЭП, и компромисс, который Ленин был вынужден заключить с рыночной экономикой, означал только, что, отпуская вожжи экономики, надо было усилить бдительность на других фронтах. Прежде всего: уничтожить конкурентные социалистические партии, чтобы они не смогли воспользоваться нынешним хозяйственным кризисом.

Большевики рассуждали вполне логично, ведь совершая октябрьский переворот, они тоже воспользовались тяжелой ситуацией в стране. Только тогда, в 1918 году, после июльской попытки государственного переворота, когда левая фракция партии социалистов-революционеров попыталась отстранить правительство Ленина от власти, эсеры и меньшевики оказались, откровенно говоря, абсолютно беззубыми. Они посчитали диктатуру пролетариата свершившимся фактом и взяли на себя роль критиков только лишь на вербальном уровне, время от времени издавая брошюры типа Что большевики дали народу? Тем не менее, находящиеся у власти коммунисты должны были с ними разобраться как с потенциальными бунтовщиками. Приходилось дуть на воду.

Прежде всего, люди Дзержинского взяли на прицел эсеров, так как те пользовались большой поддержкой разъяренной и голодной деревни и к тому же все еще имели немало своих людей в Красной Армии и ВЧК. После многочисленных арестов, проведенных летом 1921 года, в тюрьмах оказалось несколько тысяч эсеров, том числе входивших в органы партийной власти. В декабре того же года, после доклада Дзержинского о враждебной деятельности эсеров и меньшевиков, Центральный Комитет ВКП(б) передал дела эсеровской верхушки суду Верховного трибунала. Было решено расправиться с ними в судебном порядке, меньшевиками же, как менее опасными, заняться во вторую очередь.

Для того, чтобы начать расправу над эсерами, сначала надо было подготовить против них доказательства обвинения. В значительной мере они были сфабрикованы464. В письме от 20 февраля 1922 года, направленном в Народный комиссариат юстиции, Ленин требовал «организовать несколько показных процессов» в воспитательных целях и, как обычно, для примера. Они должны были быть театральным спектаклем. Троцкий сказал прямо: это будет первосортное политическое представление, с хорошо подобранными актерами в роли обвиняемых и обвинителей, возбуждающей драматической атмосферой и жаждущей справедливости публикой масс. Эти представления даже получили название – агит-суд, то есть агитационный суд.

Так как Ленин хотел сохранить хорошие отношения с заграничными социалистами, он разрешил, чтобы в одну из адвокатских групп, предоставленных эсерам, входили известные в Европе защитники, специализирующиеся на политических делах. Возглавил эту группу Эмиль Вандервельде, бельгиец, председатель Международного бюро II Интернационала – правда, предварительно решили его скомпрометировать, чтобы во время спектакля зрители уже имели о нем сформированное мнение. Этим занялись люди Дзержинского – по его личному поручению – распуская слух, что Вандервельде делает себе маникюр и носит обувь на шнуровке. Это должно было внушить мысль, что адвокат не имеет ничего общего с идеями, проповедуемыми социалистами.

Обвиняемых эсеров разделили на две группы. В первую зачислили так называемых настоящих преступников, которым грозил смертный приговор, то есть все эсеровское руководство. Во вторую вошли деятели низшего уровня и рядовые члены, которым была отведена роль признания себя виновными и демонстрация раскаяния. Благодаря этому, суд – в соответствии с греческим принципом katharsis [19] – должен был их великодушно помиловать. В конце среди публики образовалась группа, кричащая – как греческий хор [20] – «Смерть убийцам!». По мнению прокурора Николая Крыленко, она выражала волю рабочих масс. Финал не мог быть другим: было вынесено одиннадцать смертных приговоров, которые, однако… не были приведены в исполнение. Приговоренным для примера руководителям эсеров большевики уготовили другую роль – заложников. Их поставят перед расстрельным взводом, если их находящиеся на свободе товарищи вздумают заняться контрреволюционной деятельностью465.

Другой общественной группой, прекрасно подходящей на роль героев греческой трагедии, были священники. Ведь Церковь и ее представители все еще составляли мощную формацию, которая управляла душами людей и являлась последним бастионом старого порядка. Преследования священников начались уже с первых дней февральской революции – демократическое правительство первым проявило большую неприязнь к Церкви, тесно связанной с царизмом. Еще перед октябрьской революцией было реквизировано церковное имущество, обшаривались церкви и монастыри, запретили преподавание религии, началась кампания с целью расправиться с культом реликвии (это относилось также к Католической церкви и Синагоге, в значительно меньшей степени к приверженцам ислама) – все это при всеобщем одобрении масс, у которых поп ассоциировался с богатством и продажностью. Враждебность вызывала жестокость снизу и желание осуществить «правосудие» собственными руками.