Герберт Уэллс - Геннадий Прашкевич Страница 63

За домом — просторный сарай, где прежде хранились овощи. Сейчас стены и крыша выбелены, пол натерт воском, поперек протянута сетка, в углу стоит пианино и около на лавке — несколько пар парусиновых башмаков. Здесь танцуют и в дурную погоду играют в мяч. Вторая дверь открывается в огороженный глухими стенами дворик, с квадратным бассейном посредине и зелеными араукариями по четырем углам. За стеной — поле, дубы, неясные очертания коттеджей. Мы пошли по дороге с холма на холм; пели жаворонки. Этот пейзаж — зеленые, волнистые пастбища с длинношерстными овцами и редко стоящие вековые дубы — я встречал повсюду во время поездок по Англии. Идя впереди с Набоковым, Уэллс говорил сначала о неорганизованности здешних сельских рабочих, получающих сравнительно скудную плату, и тот из них, кто смог скопить 50 фунтов, считается здесь богачом. Затем разговор перешел на Россию, где Уэллс был до войны. Он находит, что наша страна, богатая хлебом, лесами, минералами и скотом, здоровая и непочатая, пойдет по пути американской культуры, где, конечно, на первом месте — сельское хозяйство и разработка естественных богатств. Союз наш с Англией нужен и чрезвычайно желателен. И я думаю (Уэллс этого не договорил), старая, видавшая всякие виды Англия слишком хорошо знает цену вещам и суррогатам и убережет нас близостью своей от излишеств, которым поддался Новый Свет. В деревне мы зашли в кабачок, не очень старый, стоящий здесь всего около ста лет. В соломенной крыше низкого, длинного дома небольшие окна антресоли завешены кружевами, и стоят цветы. На подоконнике — кошка. Внизу первая низкая комната, с черным очагом, обшита вся потемневшим тесом, стоят изрезанные столы и скамьи; здесь чисто, пусто, пахнет пивом — помещение для простых рабочих. Во второй комнатке, где пьет деревенская знать, стоят уже деревянные кресла, какие-то китайские ширмы и прибиты разные картиночки на стене. Третья комната убрана цветами, вязаными скатерочками и плюшевой мебелью, перед камином — подушечки. Это — место для леди и джентльменов, которые, делая прогулки на велосипеде, пожелают отдохнуть. В четвертую комнату нас пустили только заглянуть — там живет сама хозяйка кабачка, сморщенная, чистенькая старушка…

Домой мы вернулись к обеду. Кроме нас и хозяев за стол сели издатель одной из крупных лондонских газет, консерватор (что не мешало ему дружить с Уэллсом), его жена и две девочки. Стол был лакированный, без скатерти, под каждой тарелкой — круглая циновочка, посредине — цветы. Уэллс поместился в конце стола спиной к пылающему очагу, в дубовом кресле, и сам разливал суп, резал ростбиф, накладывал овощи, рушил сладкий пирог. Делал это молча, покашливая слегка, внимательно, из-под косматых бровей, глядя, как едят. Его жена, не снимая шляпы, сидела на противоположном конце стола. За окном громко свистали скворцы, и по лужайке прошла пестрая корова. Затем, закурив сигары, все прошли в гостиную, где Уэллс стал рассказывать о своих последних работах. Он кончил новый роман. Он изображает в нем семью, живущую в такой же деревне мирно и тихо; начинается война, и жизнь преображается. В романе, конечно, много личных переживаний, между прочим описана драма наставника детей, немца, очень привязанного к семье и невольно ставшего вдруг смертельным врагом. А сейчас Уэллс пишет статьи на тему ближайшего будущего. Он думает, что задача писателей — раскрыть немцам глаза на действительность, и не сомневается, что Германия кончит революцией.

Бросив сигары, мы пошли в сарай, где, разделившись на две партии, начали играть в бадминтон — игру, похожую на теннис, но только мяч в ней легкий и большой и ударяется прямо рукою. Играли с азартом, особенно Уэллс. Приехали соседи и тоже принялись бросать мяч. Жена Уэллса, когда промахивалась, улыбалась смущенно, мельком взглядывала на мужа; он будто не замечал промахов, один раз только пожал плечами. Вскоре она надела кофточку и ушла, и ровно без пяти минут в пять позвали нас к чаю. У каждого прибора для чего-то стояло по свече, хотя солнце еще светило ярко. На мгновение мне пришла странная мысль — не думают ли они, что мы их едим?..

Наконец мы простились. Жена Уэллса, стоя около пыхтящего мотора, ежилась от холодного ветра, кивала нам, улыбалась и мне сказала, что очень бы хотела увидать мою жену; пусть мы приедем летом в эти места. Уэллс сам повез нас на станцию, и всю дорогу разговаривал тончайшим своим, точно надломленным, необычайно трогательным голосом. Мы едва поспели к поезду. Когда вагон тронулся, Уэллс просунул голову в окно и быстро проговорил: «Я позабыл задать вам двадцать очень серьезных вопросов», — и голова его скрылась. В углу купе засмеялся какой-то англичанин, как потом оказалось, местный чиновник, едущий в Лондон только затем, чтобы опустить открытку другу своему, завтра посылаемому на позиции. Англичанин пригляделся к нам, осмелился (в Англии не принято заговаривать с незнакомыми) и, обратись к Набокову, принялся ругательски ругать свое правительство, Ллойд-Джорджа и в особенности Асквита. А в сумерки поезд достиг Лондона; в голубых и нежных сумерках замелькали тысячи одинаковых маленьких крыш, с трубами и дымами, и между ними потянулись, как щели, тесные переулки Ист-Энда…»

7

Роман «Билби» («Bealby: A Holiday»), вышедший в том же 1915 году, сам Уэллс называл безделушкой. Юный Билби бежит из дому и встречает на дороге необычного, размышляющего о социализме бродягу. Готовя что-то на костре, бродяга подозрительно приглядывается к Билби: «Хочешь супу?»

«Хочу».

«Сколько?»

«Я бы съел побольше».

«А заплатишь сколько?»

«Три пенса».

«А сколько у тебя есть?»

«Шесть пенсов».

«Вот суп столько и стоит».

Так Билби схватывает азы философии.

Оказывается, узнаёт он от бродяги, почти все люди, у кого есть хоть какая-то собственность, владеют ею незаконно; а честность — это правила, сочиненные людьми имущими исключительно для защиты от бедняков. Все знают, что воровать нехорошо, но все при этом воруют. Вон стоит парень у забора. Подойди к нему и спроси: откуда у него земля? Украл! И его сосед украл! Все воруют! Ты, Билби, наверное, даже не знаешь, кто такие социалисты?

Нет, Билби знает: социалисты — это те, кто не верит в Бога.

«А вот и чепуха! — возражает бродяга. — При чем тут вера в Бога? Половина социалистов — как раз священники. Я и сам социалист. И про социализм все насквозь знаю. Верно тебе говорю: нет на свете никакой собственности, все только воруют. Лорды, простой народ, судьи — все только этим и занимаются! А ты мне будешь говорить, что воровать нехорошо!»

1

И в годы войны Уэллс неутомимо занят поисками сил, могучих активных сил, способных построить давнюю его мечту — единое Мировое государство. Уэллс присматривался даже к религии. То, что большинство священников — социалисты, в романе о Билби сказано было не случайно. Романы «Бог — невидимый король» («God — the invisible King») и «Душа епископа» («The Soul of a Bishop») это подтвердили. Возможно, Господь и есть та сила, что поможет человечеству. Надо просто помочь ему.