Афганская война ГРУ. Гриф секретности снят! - Геннадий Тоболяк Страница 63

После таких обличительных слов толпа свалила мальчишку и стала его избивать вместе с его защитником, чтобы другим неповадно было заступаться за кого бы то ни было.

Такая же участь ожидала двух молодых людей, оказавшихся в кругу толпы.

– Я вас не боюсь! – крикнул в толпе один из них. – Вы малодушные слепцы, готовые истязать невинных людей, творя зло по ночам, боясь дневного света, прячетесь, как крысы в свои крысиные норы. Я не виноват ни в чем и кто убьет меня, того покарает Аллах. Да здравствует Аллах!

Последние слова молодого афганца уже никто не слышал, они потонули в стуке камней и палок, обоих забили до смерти.

Рассказывая о событиях в Кандагаре по ночам, афганец, с которым я встречался, плакал, повторяя:

– Звери, а не люди! Им нет прощенья!

Немного успокоившись, он продолжал:

– Каждую ночь у центральной мечети Кандагара обязательно кого-то убивают. Кто они, эти жертвы? Я не знаю. Скорее всего это случайные люди, попавшиеся под руку басмаческой инквизиции, чтобы жестокостью показать, что будет с каждым афганцем, поддерживающим связь с народной властью.

После таких кровавых потрясений мало кто из афганских граждан осмеливался поддерживать связь с военной разведкой и с народной властью.

Ночные расправы длились, как правило, непродолжительное время, до часа, затем толпа рассеивалась. Покричав и покуролесив для острастки, все расходились по домам, в пыли и грязи оставались лежать жертвы беззакония.

Так и оставалось загадкой, каким образом в назначенный час собирались толпы народа до нескольких тысяч человек, с паклей, намотанной на палки, зажигали ее и проводили средневековые оргии по избиению правых и виноватых. Лиц не видно, трудно узнать, кто эти люди, лишь летел густой дым над головами и вопли людей, попавших в беду.

Кровавый террор имел конкретную цель – запугать людей, и мы пожинали плоды: ряд ценных источников информации из-за страха перед смертью родных и близких отказывались с нами сотрудничать.

В самом центре Кандагара находилась богатая контора нашего агента по кличке «Домовой», здесь он часто принимал меня. Беседа, как правило, шла с глазу на глаз, даже без переводчиков. Им «Домовой» не доверял, был хорошо образован, в молодые годы учился в Европе, знал французский, немецкий и английский языки, понимал по-русски. Беседа, как правило, велась на французском языке, чтоб никто из посторонних лиц не смог понять, о чем идет речь, что заставило муллу зайти к представителю торгового бизнеса Кандагара, пальцы которого были унизаны золотыми кольцами и перстнями. В очередной раз, когда я встретился с «Домовым», он был спокоен, держался уверенно, показывал своим видом прочность своего положения, зато его старший сын, состоявший в охране отца, нервничал, его что-то сильно беспокоило, и это я сразу почувствовал. В беседе с «Домовым» я больше обращал внимание не на отца, а на сына. Он, как заправский ковбой из американских фильмов, играл пистолетом Макарова, умело крутил его на пальце, демонстрируя готовность к применению.

Через двадцать минут я уехал из конторы «Домового». Как только встреча была закончена, между отцом и сыном произошел любопытный разговор, ставший достоянием разведгруппы благодаря тайному осведомителю Расулу, работавшему в конторе сторожем.

– Отец! – сказал сын. – С русскими у нас разные пути. Прекрати, отец, всякие встречи с полковником Генади. Это палач Афганистана. Его фотографии есть у многих патриотов Афганистана, и они его обязательно уничтожат. За его голову можно получить хорошие деньги. Подумай, отец, что я тебе сказал. Разреши, я убью Генади?

– Двери на тот свет без петель – сказал отец, – помни об этом, сын. Стоит убить Генади – погибнешь и ты, погибнет и твой младший брат, который учится в Ташкенте. Генади – умный человек, неслучайно его разыскивают сотни басмачей, а он не прячется и разгуливает в центре Кандагара. – «Домовой» сделал паузу, сказал чуть слышно:

– Вот и теперь он передал письмо от твоего младшего брата из Ташкента. Он пишет, что у него все идет хорошо, жив, здоров. А это большое дело, если учесть, что в Кандагаре каждые сутки гибнет до пятисот человек. Стоит тебе что-нибудь предпринять против Генади – и твоему брату придет конец. Люди Генади живо найдут тебя и убьют. Помни об этом, сын. Мы должны беречь полковника Генади, а не убивать.

– А если, отец, Генади убьет кто-нибудь из наших, что тогда?

– Это другое дело, но только не мы. Ненависть к русским не знает границ. Говорят, в штабе бригады солдаты поймали басмача, привязали его за ноги к ослам и разорвали на части.

– Я слышал об этом! – сказал сын. – Солдаты мстят за ритуальные убийства своих товарищей: отрезание голов, ушей, носов, выколотые глаза. Этот ритуал, связанный с разрыванием на части, солдаты называют «крещением».

– Знаешь что, сын, – сказал отец, перейдя на шепот, – не трогай Генади, пусть все идет, как шло. Я не хочу потрясений, не хочу потерять тебя и твоего младшего брата. Русские дают нам работу. Они пропускают наши караваны и не грабят их, а это стоит того, чтобы с ними жить в мире.

– Ты прав, отец! – согласился старший сын, и разговор был окончен. Я возвращался со встречи с «Домовым» поздно вечером в машине, которая привлекала внимание встречных людей, особенно крестьян, работавших в поле. При виде меня они кланялись до самой земли, лишь детвора, которая играла в прятки, ни на кого не обращала внимания, зато их матери, потерявшие в ходе гражданской войны мужей, бросали лукавые взгляды, на их лицах – печаль, покорность, а черные глаза горели пламенем. У вдов – не глаза, а западни, в которые попадешь – не выберешься. Лица молодых женщин, и не очень молодых, менялись от настроения и от усталости в работе, были по-девичьи улыбчивые, радостные или жестокие, как лица римских легионеров, идущих на верную смерть.

У перекрестка дороги было много людей, здесь торговали крадеными вещами, продавали недорого, стараясь поскорее продать и избавиться от компромата.

– Командир, – сказал переводчик Ахмет, обращаясь ко мне, – посмотри вон туда, – и Ахмет показал пальцем, – там старик продает внучку лет 13–14 за небольшую плату. – На дощечке, прикрепленной к шее девочки, написано, как ее звать, возраст, из какой семьи, что умеет делать. Цена договорная. В Кандагаре теперь все продается и покупается, стало делом обычным, даже головы солдат.

При подходе к даче дорогу перегородила отара овец. Пастух, мальчик лет десяти, отчаянно ругался по-русски и громко хлопал кнутом. От ударов кнута в воздух поднялись голуби, их было так много, что они закрыли все небо, сделали круг над нами, стали подниматься все выше и выше и наконец исчезли из глаз.

– А как хочется босиком походить по траве! – сказал я…

– Нельзя, – перебил меня Хаким, – сразу поймут, что русский, и убьют. В Афганистане не принято ходить босиком состоятельным людям, можно лишь бедным и нищим.

Наконец мы оказались в «Мусомяки». Там оживление, радостные улыбки и счастливые лица. Сегодня мы уцелели, никто не ранен, а что будет завтра? Никто об этом не хотел говорить.