Елизавета I - Кэролли Эриксон Страница 64

В общем, Елизавета колебалась, отказываясь под разными предлогами принять окончательное решение. Дадли, разочарованный и, наверное, удивленный как поведением Елизаветы, так и собственным бессилием повлиять на нее, «впал в угрюмство» и принялся искать совета. Поговори с нею решительно, настаивал зять Дадли Генри Сидни. Пусть раз и навсегда «поставит на место» своих жалких и не особенно верных придворных и преклонит колена перед королем Испании. Тогда, заручившись его поддержкой, — не медли, лови мгновение, веди ее под венец!

К черту короля Испании, гремел храбрый вояка Пембрук, человек малообразованный и чуждый тонкостей придворного этикета. Не оставляй ей выбора! Пусть либо выходит за тебя, либо «отпускает на войну» под своими знаменами. И тогда — полный разрыв.

Хотя Дадли упорно твердил, что только «страх и робость» останавливают Елизавету, к марту его позиции как будто ослабли. Он решил последовать совету не Пембрука, но Сидни («Слабый человек, тщеславный человек, — с облегчением замечал де Куадра. — Он боится порвать с королевой».)

В борьбе королевских амбиций с мужским самомнением верх, ко всеобщему удивлению, взяли первые. Сесил оказался прав, по крайней мере на данный момент. Королева решила, что сама способна разобраться в своих личных делах.

«В результате выказанного им недовольства лорд Роберт получил апартаменты, примыкающие к королевским, — сухо сообщал в апреле де Куадра. — Королева говорит, что здесь ему будет удобнее, чем внизу. Он в полном восторге».

Любимый, прощай,

Вовеки — прощай!

Прости навсегда, мой милый!

Искусом огня

Терзавший меня —

Храни тебя крестная ста!

19 августа 1561 года в бухте Лейт, на юго-востоке Шотлан- дии, бросило якорь французское судно. Его царственная пассажирка пересела в баркас и скоро оказалась на берегу. Это была Мария Стюарт, повелительница Шотландии и овдовевшая королева Франции, считавшая к тому же себя (с 1558 года) английской королевой тоже.

Ей не исполнилось еще и девятнадцати. Обладательница гривы блестящих каштановых волос и миндалевидных карих глаз, она отличалась поразительной, цвета лучшего шелка, белизной кожи — знак истинно королевской красоты. Судя по сохранившимся портретам, черты ее отнюдь не были классическими: слишком близко посаженные глаза, слишком большой и длинный нос. А в выражении лица шотландской королевы больше решимости, нежели женской чувственности. Тем не менее в глазах современников Мария Стюарт оставалась красавицей — неотразимой и загадочной; первой, по словам венецианского посла в Англии, красавицей Европы. А ко всему прочему она обладала на редкость красивым звучным голосом.

Правда, был у нее и один явный недостаток — во всяком случае, на расхожий вкус. Росту в ней было почти шесть футов, так что во времена, когда мужчины выше шести футов считались гигантами, а средний рост женщин составлял пять, Мария должна была казаться чудом природы. Но поэты, воспевавшие ее белоснежную грудь и изящные руки, о росте тактично умалчивали; к тому же то, что она возвышалась над большинством родичей и придворных мужского пола и всем, кроме вышеупомянутых гигантов, смотрела прямо в глаза, лишь добавляло ей королевского достоинства.

Мария сходила на берег с некоторым трепетом, ибо население Лейта вовсе не оказало ей пышного приема, более того, многие, можно не сомневаться, смотрели на эту высокую, бледнолицую, элегантно одетую женщину, прибывшую в сопровождении большой свиты, с явным недоброжелательством. Мария почти всю жизнь провела во Франции; солнечное небо, зеленые поля, процветающие фермы — вот чем был ее мир. Над Шотландией же, по крайней мере н этот августовский день, стоял густой туман. Местность выглядела голой, люди оборванными. И хотя номинально и внутри страны, и в отношениях с Англией царил мир, различные воинственные силы, этим миром недовольные, грозили при первом удобном случае развязать открытые боевые действия.

Шотландия с ее религиозными и политическими распрями, в любой момент готовыми перейти в бунт, гражданскую войну и вооруженный конфликт с иностранными государствами, с самого начала царствования Елизаветы оставалась кровоточащей раной. Ибо Англия тоже была неизбежно втянута в этот запутанный клубок интриг.

Угроза французского вторжения через Шотландию была сейчас даже более реальной, чем в июле 1559 года, когда внезапно скончался король Генрих II Французский, чье место на троне занял болезненный и совсем юный Франциск II, муж Марии Стюарт; настоящая же власть оказалась в руках дядьев Марии — кардинала Лотарингского и герцога де Гиза. А поскольку Шотландией фактически правила их сестра, Мария Лотарингская, мать Марии Стюарт, то обстоятельства для расширения французских владений сложились на редкость благоприятные. Правда, в Шотландии стремительно набирала силу оппозиция, грозящая подорвать могущество регентши.

Шотландские протестанты, ведомые неукротимым Джоном Ноксом, поднялись на праведную борьбу с местной католической церковью и поддерживающим ее профранцузским правительством. Параллельно шотландская знать, чьи привилегии были сильно урезаны двором, забыв прежние политические и конфессиональные распри, объединилась с клириками-протестантами с целью формирования так называемой Конгрегации, призванной реформировать и церковь, и светское управление.

Война между Конгрегацией и королевскими силами вскоре показала, что оппозиции, несмотря на тайную финансовую поддержку

Лондона, приходится туго, и в декабре 1559 года Елизавета стала перед трудным выбором. Что делать? Выступить ли открыто на стороне протестантов с риском, что на нее обрушится вся мощь Франции? Или прекратить военную и финансовую помощь, что поставит Нокса и его последователей в безвыходное положение, а с другой стороны, укрепит, как никогда, позиции де Гизов?

Сесил, ветеран английских войн 1540-х годов против шотландцев (он участвовал в сражении при Пинки-Кле) и яростный сторонник открытого английского вмешательства, узнав, что Елизавета решила все-таки отступить, был чрезвычайно расстроен. Это неправильно, такая оценка ситуации может привести к катастрофе! Сесил решил подать в отставку. «С тоскою в сердце и со слезами на глазах», — писал он королеве, вынужден признать, что не могу долее оставаться на посту секретаря Совета. В любом другом качестве, «пусть хоть на кухне, пусть хоть в саду», готов служить, но в Совете оставаться не позволяет совесть, если только ее величество не переменит решения и не согласится проводить на севере твердую, агрессивную политику.

Без этого человека ей было не обойтись, и Елизавета уступила. Судя по сохранившимся свидетельствам, в феврале 1560 года она чуть ли не каждый день седлала резвых испанских лошадок либо неаполитанских рысаков и отправлялась в сторону границы, «всем своим видом выказывая неукротимость и мужество». Елизавета демонстрировала незаурядное мастерство наездницы — людям это весьма нравилось, — и в то же время воинственные устремления. Она отдала приказ армии под началом лорда Грея выступить на север. Комендантом крепости в Бервике оставался герцог Норфолк.