Елизавета I - Кэролли Эриксон Страница 65

Кампания оказалась дорогостоящей и в военном смысле неудачной, но сопутствующие ей дипломатические усилия благодаря Сесилу привели к успеху. Его умелые маневры, а также удачное стечение обстоятельств — умер регент, и начавшаяся во Франции политическая смута подорвала позиции де Гизов — привели к заключению важного, с далеко идущими последствиями соглашения. Эдинбургский договор, подписанный в момент резкого ослабления французского влияния в Шотландии, устранил угрозу вторжения с севера и, как выяснилось, навсегда освободил Англию от опасности войны на два фронта.

Следующий, 1561 год принес драматические перемены в шотландских делах. Протестантская партия взяла верх, а молодая королева Мария Стюарт далеко во Франции оплакивала кончину своей матери и молодого мужа. Некогда могущественные де Гизы потеряли былое влияние, и Мария, примирившись с утратами и переменчивой судьбой, вернулась в Шотландию, где ей предстояла нелегкая доля — быть королевой-католичкой в стране, большинство которой составляли убежденные протестанты. Ясно, что в одиночку ей было не справиться, требовалась помощь английской кузины; без такой помощи сомнительно, что ей вообще удастся удержаться на троне.

Но за дружбу Елизаветы придется платить, в чем Мария с неудовольствием убедилась, попросив обеспечить ей свободный проезд через Англию к себе домой. Ради Бога, пожалуйста, и беспрепятственный проезд, и даже королевский прием в Вестминстере, но за это — ратификация Эдинбургского договора, что Мария ранее делать не желала. Ибо в договоре содержалась статья, по которой Мария должна отказаться от своих претензий на английский трон, с которыми она выступала уже три года. Уберите эту статью, ^стаивала Мария, и я ратифицирую договор. Стороны зашли в тупик. В конце концов Елизавета, так и не сломив сопротивления кузины, согласилась пропустить ее через Англию и послала в Париж соответствующую грамоту. Но к тому времени Мария уже отплыла в Шотландию, драматически заявив накануне отъезда, что если судно будет перехвачено у берегов Англии и Елизавета возьмет ее в плен и даже казнит, то что же, так тому и быть. Может, оно и к лучшему.

Та же свойственная ей бравада некогда заставила Марию обратиться к Елизавете с требованием признать себя наследницей английского престола. Разумеется, против этого говорило многое; завещание Генриха VIII, в котором Стюарты вообще исключались из линии престолонаследия; католическая вера Марии; а главное — нежелание Елизаветы вообще устанавливать некую формальную очередность, что, по ее мнению, способно лишь вызвать смуту и бунт. Елизавета слишком хорошо помнила, что это значит — быть «персоной номер два» в королевстве, помнила соблазны и интриги, связанные с этим незавидным положением, и потому упорно не хотела называть имени преемника или преемницы. К тому же она и без того могла немало сделать, чтобы выказать кузине свое благорасположение и защитить ее интересы — если, разумеется, та не заупрямится.

Вообще-то говоря, имея в виду сложившуюся ситуацию, именно Мария все более очевидно казалась наилучшей преемницей.

Из семи женщин, чьи имена названы в завещании Генриха VIII, одна (Мария Тюдор) свое уже отцарствовала, другая (Елизавета) правит сейчас, две (Джейн Грей и Франсес Брэндон) умерли, три оставшиеся (Екатерина Грей, Мария Грей и Маргарет Клиффорд) еще живы. Шансы Екатерины Грей, старшей из двух здравствующих сестер Джейн Грей, считались наиболее предпочтительными. В 1561 году Екатерине было двадцать три года — видная молодая женщина с удлиненным лицом, губами бантиком и длинным, хищным, как у Елизаветы, носом. Между ними существовало явное семейное сходство; к тому же подобно Елизавете Екатерина кое-что знала об интригах и заговорах. Еще в пятнадцатилетием возрасте она стала пешкой в борьбе Нортумберленда за власть; после того, как ее сестра Джейн вышла за сына Нортумберленда Гилфорда Дадли, Екатерину выдали за Генри Герберта, сына Пембрука, но из этого брака ничего не получилось, Герберт вскоре с ней развелся. Это было тяжкое унижение — вдобавок к несчастному, не согретому родительской любовью детству, так что к тому времени, когда Елизавета стала королевой, Екатерина, эта игрушка в чужих руках, горько переживала свою обделенность.

Елизавета же ее ненавидела — то ли как соперницу в борьбе за трон, то ли за всегдашнюю мрачность, то ли просто потому, что Екатерина ненавидела ее. Жила она, правда, во дворце, но положение занимала отнюдь не высокое (в прежнее царствование, при Марии Тюдор, Екатерина была фрейлиной, в кругу самых знатных дам королевства, при том, цто Мария, по слухам, ее недолюбливала; теперь же ее «понизили», переведя в приемную залу). Так что когда ей стали уделять те знаки внимания, которых она своим происхождением заслуживала, и перед ней замаячила возможность повысить свой статус, Екатерина за нее сразу же ухватилась.

Весной 1559 года она сблизилась с графом Фериа, как раз накануне его возвращения в Испанию. Фериа завоевал доверие Екатерины тем, что с неизменным участием выслушивал ее сетования на судьбу. Екатерина откровенно говорила послу, что Елизавета, если останется бездетной, не хочет видеть в ней преемницу, а это наряду с неподобающе низким положением при дворе «разочаровывает и оскорбляет» ее. Фериа незамедлительно уведомил своего властителя об открывающихся перспективах, и Екатерину включили в выработанную при габсбургском дворе схему престолонаследия в Англии. В последующие несколько месяцев английские агенты за рубежом докладывали в Лондон о распространившихся в Европе слухах касательно готовящегося похищения Екатерины — которая, имея в виду ее настроения, вполне может содействовать похитителям — и ее брака либо с сыном Филиппа Доном Карлосом, либо с кем-нибудь еще из Габсбургского дома. Так или иначе, Фериа взял с Екатерины слово не вступать в брак без его согласия, а сменивший его де Куадра подтвердил эту договоренность.

Ввиду происходящего Елизавета прикинулась, будто ей открылись наконец истинные достоинства и добродетели кузины. Она всячески льстила Екатерине, осыпала ее щедрыми знаками внимания, называла дочерью, «хотя вряд ли можно сказать, что их связывают чувства, подобные тем, что существуют между матерью и ребенком», — сухо комментировал это де Куадра. Екатерину вернули в личные покои королевы, но даже и этого Елизавете показалось мало — она открыто поговаривала о том, чтобы и впрямь удочерить кузину.

Разумеется, все это было чистым лицемерием, но Екатерина, кажется, клюнула на эту удочку, во всяком случае, в течение некоторого времени казалась вполне довольной. Но в середине августа 1561 года, как раз тогда, когда Мария Стюарт сходила на берег в Лейте, над Екатериной вновь сгустились тучи.

От острого взгляда фрейлин не укрылся ее явно округлившийся стан; несомненно, Екатерина была беременна. При этом она утверждала, что состоит в законном браке с отцом ребенка — сыном Эдуарда Сеймура, покойного Сомерсета, юным Эдуардом Сеймуром, графом Хертфордом, находившимся в то время во Франции.

Елизавета, «разгневанная» этим явным предательством, повелела заключить Екатерину в Тауэр и отозвать домой графа, которому предстояло разделить ее заключение. Наверняка королевский гнев обрушился на Кэт Эшли за небрежение своими обязанностями, да и на остальных фрейлин тоже — за то, что укрывали обман и предательство.