Окружение Сталина - Рой Медведев Страница 69

В конце 60-х годов у него умерла жена. Вскоре Каганович женился вновь на пожилой, приятной и крепкой даме; но через несколько лет она тоже умерла.

В начале 70-х годов знаменитая артистка Алиса Коонен, которой было уже за восемьдесят, пришла на Новодевичье кладбище к могиле своего мужа А. Я. Таирова. Таиров был основателем и неизменным руководителем Камерного театра. Еще в 1929 году Сталин назвал в одном из писем драматургу В. М. Биль-Белоцерковскому театр Таирова «действительно буржуазным Камерным театром». Тогда это не имело для театра существенного значения. Но в 1949 году в собрании сочинений Сталина указанное письмо было опубликовано и популярный в Москве Камерный театр, обвиненный в формализме, был закрыт. Вскоре Таиров умер. И вот теперь к Алисе Коонен подошел старик и стал выражать ей свое восхищение. Он действительно помнил многие ее роли: Эммы Бовари, Комиссара, Катерины из «Грозы» Островского. «Простите, с кем я имею дело?» — спросила артистка. «Я — Лазарь Моисеевич Каганович, — ответил старик. — Скажите, Алиса Георгиевна, — спросил Каганович, — после того, что случилось с Таировым и с вами, ваши друзья не отвернулись от вас?» «Нет, почему же, — ответила артистка, — когда закрыли наш театр, я уже не могла встречать своих поклонников у подъезда театра после спектакля. Но у нас много друзей и родных, и они всегда были с нами». — «Да, в вашем мире все это происходит иначе, чем в нашем», — заметил Каганович. Сухо простившись с собеседником, Алиса Коонен ушла. Своим знакомым она позднее говорила: «Мне стал выражать свое восхищение Каганович, одно слово которого в 49-м году могло спасти наш театр».

* * *

Мой коллега и помощник П. В. Хмелинский родился в 1958 году и впервые о существовании Кагановича узнал в возрасте 24 лет, случайно наткнувшись в каком-то старом журнале на фотографию с подписью «Московский метрополитен им Л. М. Кагановича» На протяжении школьного курса истории СССР и университетского курса истории партии о Кагановиче не было сказано ни слова Брежнев однажды сказал, что «нам не нужно» никакого Сталина — ни хорошего, ни плохого На самом же деле «нам не нужно» было никакой истории С момента исключения Кагановича из партии и до снятия Хрущева со всех постов участников антипартийной группы еще упоминали, в нейтральном или отрицательном тоне, в публикациях на исторические темы А затем настала долгая тишина Будто поставлена последняя точка.

Редко-редко, а все же приходилось автору какой-либо книги назвать имя Хрущева или Молотова Но Каганович принадлежал к числу приговоренных к абсолютному забвению (в качестве другой такой фигуры умолчания можно назвать, к примеру, Берию) Изданные когда-то книги «несуществовавших» деятелей не числились больше в каталогах библиотек Их имена отсутствовали в энциклопедиях Их лица не попадали в фото- и кинокадры прошлого О них попросту негде было узнать Особенность Кагановича в этом ряду состояла в том, что из-за него вычеркивались из мемуаров и монографий и имена его братьев У ортодоксальной идеологии не было никаких претензий к Михаилу и Юлию Кагановичам, и получалось, что они не упоминаются как «члены семьи фигуры умолчания» Впрочем, в одной братской могиле беспамятства по разным причинам хоронили очень разных людей — и известных, и безвестных, и гениев, и злодеев, и слова их, и дела Могло показаться пройдет время, и о Кагановиче и его «подвигах» уже никто никогда не узнает В такой политике по отношению к прошлому была какая-то наглая наивность.

Наверное, Кагановичу это замалчивание тоже казалось несправедливым, хотя вряд ли удивляло В сущности, таким способом безуспешно пытались замаскировать идеологическую импотенцию брежневского руководства Но в результате выросли поколения, с детства отученные интересоваться прошлым, привыкшие жить вне исторического времени Очень многие воспринимают всплеск исторических публикаций времен перестройки как очередную кампанию или как пустую блажь журналистов, никак не связанную ни с судьбой и заботами человека, ни с интересами и проблемами общества Но времена меняются, и скоро историки будут с трудом воссоздавать эту причудливую игру белых пятен — брежневское мышление.

Среди множества других имен, идей и событий — имя Кагановича вернулось из небытия, как в фильме Тенгиза Абуладзе «Покаяние». Варлам Аравидзе возвращался с того света. Неизвестно, надеялся ли Каганович «вернуться», и если да, то на такое ли возвращение он рассчитывал. Во всяком случае, ничего уже поправить нельзя.

* * *

Лазарь Каганович отличался всегда крепким здоровьем. Но сказывался возраст. В 1980 году ему была назначена обычная для стариков операция. Его положили в урологическую больницу на Басманной улице, в палату, где стояло еще 20 коек. Со всех этажей приходили десятки больных, чтобы посмотреть на бывшего вождя. В подобного рода клиниках лежат обычно пожилые люди, которые хорошо помнили Кагановича. Главный врач больницы вынужден был положить Кагановича в свой кабинет и завесить стеклянную дверь большой занавеской. Даже персонал больницы разделился на два лагеря. Вечером старые нянечки бранились. «Опять ты положила ему четыре куска сахара, — выговаривала одна из них другой. — Хватит ему, старому хрычу, двух кусков. Клади как всем».

Во время короткого и ничем не примечательного правления Черненко к долгожителям-сталинцам из антипартийной группы 1957 года были проявлены внимание и чуткость. По случайному или неслучайному совпадению как раз в эти месяцы в Афганистане наши войска несли наибольшие потери за все время этой, замалчиваемой тогда, войны. Молотова восстановили в партии. Если поступать последовательно, Кагановичу тоже надлежало вернуть партбилет, но на это не решились. Зато ему повысили пенсию. Скорее всего, тогда же для него была вновь забронирована одна из палат кремлевской больницы, обнаруженная в таком качестве в 1990 году Комиссией по привилегиям Верховного Совета СССР [337].

С 1985 года Лазарю Моисеевичу стало трудно выходить на улицу. Балкона у него в квартире не было. Он предложил обменяться квартирами нескольким соседям по дому, но те отказались.

С началом политики гласности жить Кагановичу стало сложнее. Многие журналисты и историки искали свидания с ним, но безуспешно. В. Коротич рассказывал о попытке «Огонька» взять у Кагановича интервью: «Пришел наш сотрудник. Открылась дверь на цепочке. В эту щель пожилая женщина спрашивает: „Кто?“ Он говорит: „Я из журнала, не согласился бы Лазарь Моисеевич дать интервью?“ — „У вас разрешение есть?“ — „Разрешения нет“. Дверь закрылась…» [338]

Теперь Каганович вновь смог услышать свое имя по радио или прочесть в газете. Он проявлял определенный интерес к таким публикациям и передачам.

Мир переменился. Родное село Кагановича давно уже не носило его имени, а после чернобыльской катастрофы попало в зону повышенной радиации. Ни в годы его детства, ни в годы его наивысшей славы и наибольшей власти о радиоактивности никто и понятия не имел.

Биография человека — это обычно биография профессионала: ученого или путешественника, полководца или спортсмена. В данном случае — биография политика. Но в конце ее стоит вспомнить о том, что человек, может быть, мог бы заниматься другим делом и прожить другую жизнь. Но прожил такую, какую прожил.