Константин Великий - Аркадий Малер Страница 7

Поэтому сами римские граждане, а также многие из тех, кто мечтал бы получить римское гражданство, хорошо понимали, что Римская империя — уникальное государство. С их точки зрения, оно представляло собой не просто одну из мировых цивилизаций наравне с другими, а саму цивилизацию как таковую, по отношению к которой все остальные народы — это «варвары», у которых нет необходимого правосознания. Интересно обратить внимание на то, что само понятие «цивилизации», впервые заявившее о себе только в XVIII веке, этимологически восходит к латинскому слову civitas, то есть «гражданство» или «город-государство», и в этом контексте у римлян можно понять: само существование римского права с его понятием гражданства позволяло им воспринимать свое государство как наилучшее из возможных. Кстати, в русском языке этимологическая близость слов «гражданство» или «город» также хорошо видна. Таким образом, между историческим феноменом города, феноменом права и феноменом гражданства существует прямая логическая взаимосвязь, и она лучше всего видна на примере Древнего Рима.

Если у римской государственности были какие-либо постоянные символы, которые наглядно напоминали зрителю, что он находится на территории Римского государства, то таковых было два — это аббревиатура SPQR и образ гордого орла. SPQR расшифровывается как Senatus Populusque Romanus — «Сенат и народ Рима», где que — это приставка к слову, означающая союз «и». Обратим внимание: именно «Сенат и народ Рима», а не «консулы и народ Рима», что подчеркивает немонархический характер римской системы. Эту аббревиатуру можно было встретить практически везде, где государство хотело напомнить о себе, а его расшифровка составляла своего рода основной лозунг республики. Символом имперского, державного начала в Риме был орел — один из самых древних и самых распространенных символов священной силы и власти почти во всем мире, где его могли видеть. Это неудивительно: сочетание красоты и силы можно встретить у льва и иных наземных существ, но добавленная к этому возможность летать есть только у орла или других хищных птиц, похожих на орлов.

Конечно, с римским мифом были связаны и другие живые существа, ставшие сакральными символами, достаточно вспомнить волка, дятла и чибиса, взрастивших Ромула и Рема, но орел — это не просто символ национальной истории, это символ Империи, могущественного государства, границы которого должны выходить далеко за пределы родной земли. В римской мифологии орел был постоянным атрибутом верховного бога Юпитера, который часто расправлялся со своими противниками с помощью гроз или орлов, почему атрибутом самого орла также могли быть молнии. Также орел был самым величественным атрибутом Феба-Аполлона, и про него существовало представление, что он единственная птица, которая может с открытыми глазами лететь навстречу солнцу. Чаще всего образ орла можно было видеть в армии: во главе римских легионов несли знамя-штандарт (vexilla), над которым водружалась фигура этой гордой птицы, ставшей символом (signa) каждого легиона. Характерным атрибутом орлов были направленные в разные стороны молнии, поскольку эта птица в свою очередь была атрибутом бога-громовержца Юпитера. Если отвлечься от конкретно-мифологических ассоциаций, то орел и молнии в любом случае означали небесную силу, то есть нечто совершенно недоступное человеческому сопротивлению. Иногда орла заменяли образы иных сильных существ, реальных или вымышленных, но только орел был абсолютным символом римской армии. Потеря знаменного орла в бою означала поражение всего легиона, который после этого позора расформировывали. Противники Рима гордились захваченными в качестве трофеев римскими орлами, а римские полководцы готовы были выторговывать этих орлов обратно. Реформатор римской армии Гай Марий примерно в 100 г. до н. э. сделал образ орла с расправленными крыльями официальным военным символом и для его торжественного несения перед легионом учредил особую должность аквилифера (от aquila — «орел»). Надо ли говорить, что именно из Древнего Рима орел «перелетел» на знамена и гербы других европейских государств, которые очень хотели подчеркнуть свою идеологическую связь с этой великой империей. О том, откуда возник образ двуглавого орла, мы еще вспомним.

Над какими народами и странами должен был парить всесильный римский орел? Если их всех назвать одним словом с точки зрения римского гражданина, то это — «варварские» народы и страны. Само понятие «варварство», которое в наше время давно приобрело оценочный характер, для римского гражданина звучало скорее как констатация факта: варвары — это просто не-римляне, и они хуже римлян, потому что у них нет того понятия о государстве и праве, которое есть только у римлян и которое основано на универсальной ценности справедливости (aequitas). Варвары основывают свою власть не на праве и убеждении, а на насилии и внушении и в этом смысле почти похожи на животных. Правда, есть только одно принципиальное исключение из всех этих народов — это греки, которых многие римляне не только не считали варварами, но даже ориентировались на их культуру и признавали ее преимущества, что совершенно естественно, потому что именно греки привили римлянам интеллектуальный снобизм вместе с самим понятием barbarus, которое было прямой калькой греческого ßapßapoς. Этимологическое происхождение этого слова точно неизвестно, но есть версия, что оно имеет звукоподражательный характер: чужеземцы говорили на непонятных языках, что можно передать речитативом «вар-вар-вар», подобно тому как в России «немцами» называли всех тех, кто не может говорить по-русски и в этом смысле «нем» для русского уха. Другая гипотеза говорит о том, что barbarus связано со словом barba («борода»), потому что римским гражданам было свойственно брить бороду, в то время как варваров можно было сразу увидеть по густо заросшей бороде. Отсюда также происходит название аборигенов Северной Африки — берберов. Цивилизованность предполагала максимальную дистанцию от всего животно-телесного начала, а также укрощение всех внешних эмоций, которые, с точки зрения римлянина, свидетельствовали скорее о слабости, чем о силе духа. Разумеется, речь идет скорее об аристократии, чем о плебсе, не стесняющемся выражать свои эмоции на рынках и в цирках.

О существовании греков римляне, конечно, знали всегда, достаточно вспомнить о влиянии идей Солона, позволяющем выделить этот раздробленный народ по ту сторону Адриатики среди других народов, но полноценная встреча с Грецией у римлян произошла далеко не сразу. После того как Рим стал республикой в 509 году до н. э., он еще почти два с половиной столетия выяснял отношения с непосредственными соседями и только к 265 году до н. э. покорил всю территорию современной Италии, не раз проигрывая и отступая перед своими противниками, празднующими над ним веселые победы, которые post factum оказывались пирровыми. Это слово происходит от имени эпирского царя Пирра, победившего римлян в 279 году, но понесшего такие потери, что впоследствии римляне совладали с ним.

К этому моменту все Восточное Средиземноморье переживало колоссальное влияние греческой культуры, названное историками эпохой эллинизма за счет господства грекоязычных монархий, наследующих крупнейшие части империи Александра Македонского после его смерти в 323 году до н. э.: царство династии Селевкидов в Азии, царство династии Птолемеев в Египте, царство Антигонидов в Македонии и др. Основную часть Греции к этому времени занимал союз политически уставших и с трудом сопротивляющихся реальности полисов с говорящим для наследников Трои названием — Ахейский союз. Однако еще никто из этих стран не представлял для Рима реального интереса и опасности, в то время как в Западном Средиземноморье набирал силу самый страшный противник Рима за всю его историю — Карфаген. Надо заметить, что миф об основании Карфагена принцессой Дидоной из финикийского города Тир имел определенный смысл: Карфаген действительно был колонией Финикии почти на самой северной точке африканского побережья Средиземного моря, основанной в конце IX века до н. э. Финикийцы и их прямые потомки карфагеняне были практически во всем отличны от римлян: по своему языку и этническому происхождению они были семитами, занимающимися в основном морской торговлей и распространившими свои колонии почти по всему Западному Средиземноморью, где у них не было серьезных соперников. В Библии они упоминаются под самоназванием «хананеяне», а римляне их называли «пунийцами», поэтому три тяжелые войны, которые Риму пришлось вести с Карфагеном получили название Пунических войн. Изначальным поводом к этим войнам было нарушение римско-карфагенского договора 306 года до н. э. о разделе территорий, где Рим никогда не должен был занимать Сицилию, а Карфаген вторгаться в Италию, который Карфаген нарушил тем, что еще в недавней войне с эпирском царем Пирром, вторгнувшимся в Сицилию, ввел свой флот в гавань итальянского города Тарента. Могущество карфагенян было слишком сопоставимо с римским, а их культура слишком противна римлянам, чтобы позволять такие эксцессы.