Конрад Аденауэр - немец четырех эпох - Всеволод Ежов Страница 75

С тяжелым чувством Аденауэр покидал Вашингтон. Оставалась надежда, что переговоры американцев с Москвой сорвутся из-за прямолинейной, неуступчивой позиции советских лидеров, что де Голль и Макмиллан окажут поддержку ФРГ и канцлер, в конечном счете, отстоит свои позиции.

Помощь, как ни странно, пришла из Москвы. Хрущев развязал «кубинский кризис», поставивший мир на грань ядерной войны. После его урегулирования предложения Москвы по германскому вопросу, включая и требование об образовании вольного города Западный Берлин, постепенно ушли в небытие. Канцлер успокоился и занялся укреплением позиций Федеративной Республики в НАТО и европейских организациях.

Путь Аденауэра в борьбе за власть и канцлерство обозначен вехами противостояния с социал-демократами — главной силой оппозиции. И хотя он не уставал утверждать, что демократическое общество нуждается в сильной оппозиции, едва ли Аденауэр получал удовлетворение от бескомпромиссных схваток с Шумахером, в которых он далеко не всегда оказывался победителем. Тем не менее, когда неистовый противник умер, он послал телеграмму соболезнования и не раз заявлял, что сожалеет о потере столь серьезного оппонента. Шумахер в Западной Германии был единственным деятелем, который по своему политическому уровню мог сравниться с Аденауэром. Именно у него в период становления Федеративной Республики были реальные шансы стать канцлером и повести страну совсем по иному пути.

История распорядилась иначе, отправив Шумахера и немецких социал-демократов на десятилетия в оппозицию. Возрождение страны, ее все большее процветание проходили под непрекращающийся аккомпанемент оппозиционной критики правительства, его действий во внешней и внутренней политике. Продолжаться вечно так не могло. Жизнь отдавала победу Аденауэру. Голос оппозиции затихал. Ее критика переходила в сферу позиций непринципиальных, требовала что-то улучшить, что-то дополнить, но не изменять коренным образом. Резкие, подчас на грани парламентской этики выражения в адрес канцлера уходили в прошлое, ибо они оборачивались потерей избирательных голосов. Как-то Аденауэр пожаловался пресс-шефу Эккардту:

— Пресса так мало пишет о моих успехах, но подхватывает даже самую мелочь, если она дает повод для критики. Причем близкие к нам газеты стараются чуть ли не больше, чем социал-демократические.

— Журналисты, — возразил Эккардт, — знают: читатель воспринимает успех как нечто нормальное и основное внимание обращает на то, что не в порядке. Если газеты будут выходить с заголовками «У нас первоклассное правительство», их не будут покупать.

Аденауэр промолчал. Правота Эккардта не вызывала сомнений.

Шумахер был антиподом Аденауэру: пруссак, протестант, заядлый курильщик, неженатый и бессемейный одиночка, агрессивный, саркастический, взрывной и крайне нетерпеливый, он не признавал компромиссов. В Аденауэре видел иезуитскую скрытную натуру, реакционера, не способного представлять новую немецкую демократию. Неоднократные попытки Аденауэра наладить хоть какие-то отношения с Шумахером успехом не увенчались.

В бундестаге Шумахер гремел зажигательными, подчас истерическими речами, зачастую далекими от существа обсуждаемого. Возбуждаясь, допускал некорректные выкрики, что приводило к общему шуму и неразберихе.

Но Аденауэр при любой заварушке оставался невозмутимым, сидел на своем месте прямой и подтянутый, с непроницаемым лицом. Иногда он позволял себе краткие ироничные, но не оскорбительные замечания.

У них было лишь одно общее — оба убежденно исповедовали антикоммунизм, не признавали тоталитаризм, от кого бы он ни исходил, считали пагубным и опасным для других народов путь, по которому шел Советский Союз и который он навязал странам Восточной Европы. Шумахер ни до образования Федеративной Республики, ни после принципиально не блокировался с коммунистами. Оппозиционность обеих партий приводила к тому, что они часто голосовали вместе против Аденауэра и ХДС/ХСС. Но о заранее обусловленном единстве действий речь никогда не шла. Шумахер всячески пресекал попытки местных организаций вступить в контакт с коммунистами и совместными действиями одолеть другие партии.

На одной из пресс-конференций бойкий журналист попытался поддеть Шумахера:

— Почему вы так резко выступаете против коммунистов, ведь вы же братья.

— Да, братья, — быстро ответил Шумахер, — как Каин и Авель.

— Вы же вместе исповедуете Маркса, — не унимался журналист. — В его учении главное — диктатура пролетариата.

— Маркс говорил о диктатуре подавляющего большинства в интересах подавляющего большинства. В Советской же России установилась диктатура одного класса, точнее одной партии над подавляющим большинством населения.

Между Шумахером и Аденауэром не возникало дискуссий на мировоззренческие темы. Социал-демократы объявляли себя партией рабочего класса. Аденауэр не верил, что они надолго останутся на классовых позициях. Население приняло в качестве социального критерия лозунг ХДС/ХСС — «Благосостояние — для всех!» При его претворении в жизнь постепенно уходили на второй план мотивы классового противостояния. Трудовые слои переставали ощущать социальную ущемленность. Рабочие, крестьяне наряду с торговцами, служащими, предпринимателями чувствовали себя равноправными гражданами одного демократического отечества. Задачей государства и власти становилась организация взаимодействия между различными группами и слоями общества.

Социал-демократ Гельмут Шмидт, бывший в 1970-х годах недолгое время канцлером, много лет спустя после смерти Аденауэра напишет, что и Шумахер, и Аденауэр были добрыми немцами и желали самого лучшего для своего народа. Оба выступали против диктатуры и коммунизма. Они расходились лишь во внешнеполитических концепциях и во взглядах на возможность воссоединения Германии.

С оценкой расхождений, данной Г. Шмидтом, трудно согласиться. Шумахер действовал прагматически и прямолинейно, не придавая особого значения духовным ценностям. Аденауэр же опирался на религию и компромисс. Он создал правительство, в котором были представлены обе конфессии и все влиятельные группы ХДС/ХСС. Сам канцлер считал себя избранником не парламента, а народа, что добавляло ему уверенности.

Корифеи оказались антиподами прежде всего во взглядах на экономическое развитие страны. Шумахер и его партия ратовали за плановую экономику, за национализацию основных отраслей промышленности, за государственное регулирование в наиболее важных отраслях народного хозяйства. Шумахер уверял: судьбы страны нельзя доверять немецким капиталистам.

Много критики от социал-демократов услышали Аденауэр и Эрхард по поводу рыночной экономики. Шумахер и его соратники утверждали, что правительство привносит в народное хозяйство хаос и непредсказуемость. Но оно твердо внедряло в жизнь принципы социального рыночного хозяйства и стало быстро получать результат.

Аденауэру удалось примирить рабочих с предпринимателями. Люди наемного труда получили возможность участвовать в управлении предприятиями. Предпринимателей они стали рассматривать как партнеров. В обществе поверили, что какие бы ни произошли политические перемены, сфера потребления, уровень жизни останутся незатронутыми.