Плач к Небесам - Энн Райс Страница 76

Но всякий раз, когда ему удавалось побороть это унижение,воля его укреплялась. И когда он прорывался сквозь собственную обиду и взиралвокруг спокойно, то постигал все новые стороны происходящего с ним. Он виделблагоговение в глазах людей, стоявших на тротуарах. Они смотрели на старшихкастратов с почтением, прислушивались к их отшлифованным голосам, запоминали ихлица.

Все вместе — и гимны, разносившиеся в летнем воздухе, и самацерковь, наполненная светом и ароматом, — усиливало чувственный блескпроисходившего. И в конце концов, убаюканный отрывочными мыслями илипоглощенный совершенствованием собственного исполнения, Тонио начиналиспытывать смутное наслаждение. В этих позолоченных церквях, наполненныхмраморными, удивительно реалистичными статуями святых и мерцающими свечами, онпознал мгновения безмятежного счастья.

* * *

Но все чаще его посещала мысль, что Гвидо знает об их сДоменико ночных свиданиях и относится к этому неодобрительно.

* * *

На самом деле Тонио и сам не одобрял своих поступков. Ночьза ночью он поднимался по лестнице к себе в комнату и неизменно обнаруживал тамДоменико. Мальчик всегда был свеж, благоухал каким-то особенным одеколоном, иего распущенные волосы ниспадали на плечи. Он спал на постели Тонио ипросыпался, когда тот приходил. Его тело было таким горячим, что поройказалось, будто у него жар. Но это был жар желания. Доменико предлагал Тониосвои губы, свои обнаженные ноги и руки, и ему было все равно, что Тонио с нимсделает.

Их совокупление всегда было грубым, внешне похожим наизнасилование, иногда с использованием соответствующей лексики, а порой симитацией сопротивления и борьбы. Тонио разрывал на Доменико кружевную рубашкуи бриджи. Проводил руками по его коже, эластичной и нежной, как у ребенка.Потом либо притворно шлепал Доменико, либо заставлял его встать на колени,словно для молитвы, и брал его в таком положении.

Но затем после долгих настояний Доменико вовлек его вдругую, еще более сладкую форму предварительной игры. Улегшись между ног Тонио,он жадно поглощал его, издавая короткие стоны, словно этого действия — дляТонио это было непостижимо — оказывалось достаточно, чтобы удовлетворить его.

Но все всегда кончалось изнасилованием. Вбиваясь в Доменикобез малейшей заботы или нежности, Тонио так грубо сжимал рукой его член, словнохотел наказать его сразу двумя способами.

Для него оставалось загадкой, почему Доменико не нуждался вчем-то большем, ничего не требовал и всегда выглядел вполне удовлетворенным ихтайными встречами.

И днем, чаще всего в жаркие часы сиесты, тоже случалисьсовершенно дикие моменты, когда Доменико заманивал его в какой-нибудь пустойкласс, и их обычная борьба обострялась ощущением риска и недозволенности. Тонионикак не мог насытиться Доменико — хоть голым, хоть одетым; он не знал, какойиз двух доставляет ему большее наслаждение. И оно постоянно усиливалосьощущением, что Доменико — женщина. Раз или два, возбужденный совершенством лицавозлюбленного, его прекрасными чертами и пышностью надушенных волос, Тонио вполную силу отшлепал его.

Но сильнее всего занимало Тонио то, что Доменико был готов вего постели на все, хотя оставался холоден и неуступчив по отношению к другим.Он был совсем не тщеславен, как Тонио уже однажды заметил, и деликатен вобщении, однако с другими вел себя весьма недружелюбно, порой в ироничнойманере едва ли не оскорбляя их, особенно евнухов.

И при этом ночь за ночью радостно встречал страстнуюжестокость Тонио.

Тонио стыдился того, что раз за разом втягивался в этоласковое изнасилование, и не понимал, почему испытывает одновременно гордость истыд при мысли, что другие могут узнать об этом.

Когда он услышал случайно брошенное евнухом Пьеро замечание,что последним «очень хорошим другом» Доменико являлся один из нормальныхпарней, скрипач по имени Франческо, то был удивлен тем, как сильнозаинтересовала и обрадовала его эта новость. Так значит, он выполняет свои«обязанности» так же хорошо, как этот волосатый мужчина?

И в то же время ему было стыдно. А когда он думал о том, чтооб этом узнает Гвидо, его буквально корежило от стыда, хотя он не мог найтиэтому объяснений.

Ему было бы легче, если бы они с Доменико хоть когда-нибудьбеседовали или разделяли какие-то общие удовольствия. Но они практически неразговаривали друг с другом.

Доменико чаше бывал вне стен консерватории, чем внутри. Онпел в хоре театра Сан-Бартоломео, и когда они виделись с Тонио при ярком свете,это чаще всего случалось во время какого-нибудь бала или званого ужина послеоперы.

Потому что Тонио начал снова ходить туда, когда учительприглашал его.

* * *

Гвидо был явно рад этому. Однажды он вскользь заметил, что,по его мнению, все это должно было бы доставлять удовольствие любому юноше.Тонио лишь улыбнулся. Ну как он мог объяснить маэстро, какую жизнь вел вВенеции? Он просто пробормотал, что эти южные аристократы не производят на негобольшого впечатления.

— Они слишком пекутся о своих титулах и кажутсятакими... самодовольными и праздными.

И тут же пожалел о том, что выказал грубость и высокомерие.Сейчас Гвидо рассвирепеет. Но этого не произошло. Гвидо вообще никак неотреагировал на это, словно не почувствовал себя оскорбленным.

* * *

Как-то ночью после особенно роскошного ужина в доме графиниЛамберти, где слуги были повсюду — отдельный официант за стулом каждого гостя,множество других вдоль расписанных стен, кто подливал вина, кто подносил свечук турецкой сигарете, — Тонио увидел Гвидо в неожиданном ракурсе: учительсамым естественным тоном разговаривал с женщинами, с которыми, очевидно, былхорошо знаком.

Маэстро был одет в золотисто-красное, его карие глаза сияли,и каштановые волосы были красиво уложены. Явно увлеченный темой разговора, онвел себя совершенно непринужденно. В какой-то момент он улыбнулся, потомрассмеялся и показался в этот миг таким молодым (каким он, собственно, и был) итаким обходительным и нежным, каким Тонио никогда его не видел.

Тонио не мог оторвать от учителя глаз. Даже Доменико, начавшийпеть в это время у клавесина, не отвлек его внимания. Он наблюдал за тем, какГвидо реагирует на этот голос, и смотрел на него долго-долго, но потом вдругглаза Гвидо выделили его в толпе, и лицо маэстро сразу напряглось и сталосуровым.

Тонио вздрогнул, не сразу отведя взгляд. Потом перевел егона Доменико. Закончив петь под шквал аплодисментов, мальчик бросил на Тониоодин из своих самых томных взоров, в котором откровенно читалось: «Я твой».

«Как противно!» — подумал Тонио.