Матильда Кшесинская. Любовница царей - Геннадий Седов Страница 9

3

Каким он предстал перед ней в описываемый вечер? Вот беглый его портрет той поры: невысокого роста, славянского типа лицо с фамильным «романовским» подбородком, светлые, чуть навыкате, глаза, юношеские усики. Очень мило картавил, прекрасно выглядел в сшитом по фигуре мундире Преображенского полка с офицерскими погонами. Да что там форма, господи! От одного его имени трепетали на просторах России бесчисленные женские сердца: наследник короны, гусар, прекрасный наездник, душка необыкновенный! И этот полубог во плоти сидел сейчас рядом, улыбался, спрашивал о чем-то. Милый, застенчивый… заинтересован, кажется. Какая девушка, скажите, в подобных обстоятельствах не потеряла бы голову?

«Когда я прощалась с Наследником, который просидел весь ужин рядом со мною, мы смотрели друг на друга уже не так, как при встрече, в его душу, как и в мою, уже вкралось чувство влечения, хоть мы и не отдавали себе в этом отчета…»

Дивная наступила пора жизни: просыпаешься утром наполненная до краев счастьем. Форточку распахнуть и – птицей ввысь! К нему…

Несколько дней спустя после памятного вечера она неожиданно встречает его на улице – разве не чудо?

«Я шла с сестрой по Большой Морской, и мы подходили к Дворцовой площади под арку, как вдруг проехал Наследник. Он узнал меня, обернулся и долго смотрел мне вслед. Какая это была неожиданная и счастливая встреча! В другой раз я шла по Невскому проспекту мимо Аничкова дворца, где в то время жил Император Александр Третий, и увидела Наследника, стоявшего со своей сестрой, Ксенией Александровной, в саду, на горке, откуда они через высокий каменный забор, окружавший дворцовый сад, любовались улицей и смотрели на проезжавших мимо. Опять неожиданная встреча. Шестого мая, в день рождения Наследника, я убрала всю свою комнату маленькими флажками. Это было по-ребячески, но в этот день весь город был разубран флагами. Случайные встречи с Наследником на улицах были еще несколько раз…»

(«Наследник», обратите внимание, она пишет с заглавной буквы. И не цветами украшает комнату в день его рождения, а символами государства. В любовном ее чувстве сквозит по-девичьи восторженно верноподданническая нота – черта характера, без которой Кшесинскую не понять.)

Незабываемая весна девяностого года! Сколько она вместила в себя! Любовь, знакомство с Цукки, окончание училища – с первой наградой. Она получает место в балетной труппе Мариинского театра. Нет конца радостным событиям: словно бы звездный дождь пролился разом над головой.

Папуля влетает в прихожую – румяный, шуба нараспашку, снежная крупа на воротнике, кричит с порога:

– Читали? Плещеев о Малечке пишет!

Все рвут у него из рук свежий номер «Петербургской газеты». Где, на какой странице? Да вот же, господи! Смотрите театральную подборку!

Упоминавшийся уже критик (сын известного поэта Алексея Плещеева) сообщает: «Гвоздем бенефиса г. Папкова были дебюты трех юных дочерей многочисленного семейства Терпсихоры – госпожи Кшесинской 2-й, Скорсюк и Рыхляковой. Г-жа Кшесинская в па-де-де из «Тщетной предосторожности» произвела самое благоприятное впечатление. Грациозная, хорошенькая, с веселою детскою улыбкою, она обнаружила серьезные хореографические способности в довольно обработанной форме: у госпожи Кшесинской твердый носок, на котором она со смелостью, достойной опытной балерины, делала модные двойные круги. Наконец, что опять поразило меня в молодой дебютантке, это безупречная верность движения и красота стиля. Очень удачным партнером г-жи Кшесинской 2-й оказался г. Легат. Па-де-де имело огромный успех, несмотря на то, что недавно еще его исполнили г-жа Цукки и г. Гердт…»

В порыве чувств все целуются, папочка требует тут же откупорить бутылку шампанского.

– За новую балетную звезду России! Виват Кшесинской-второй!

Вырезку из газеты она помещает в рамочку, вешает над трюмо в их общей с сестрой комнате. (Позже для подобных откликов ей не хватало целого шкапа.)

Сошел лед на Неве. Нехотя, зябко поеживаясь, приближается короткое северное лето. У петербургских застав – столпотворение: тянутся во все стороны, утопая в жирной грязи, нагруженные домашним скарбом фуры, напоминающие гигантские катафалки. Город устремился на природу – в загородные особняки, имения, на дачи. К солнышку, траве, исходящим нежным паром пригоркам с блеклыми цветами.

Отдыхая с родителями в Красницах, она считает в нетерпении дни, оставшиеся до открытия красносельского театрального сезона, в котором участвует впервые. На спектакли ждут царскую семью, будет и он, разумеется. Поскорей бы, господи!

Летний фестиваль в Красном Селе задумал в бытность свою главнокомандующим Санкт-Петербургским военным округом великий князь Николай Николаевич старший, родной дядя нынешнего государя. Горячий поклонник балета, а паче чаяния – танцовщиц, приживший от балетной артистки Числовой четверых детей обоего пола, носивших фамилию Николаевых, он построил в свое время в 24 верстах от столицы на территории армейского лагеря деревянный театр – для увеселения офицеров гвардии, принимавших участие в летних маневрах. В течение июня – июля и первой половины августа тут давали в часы, предшествовавшие полевому ужину, два спектакля в неделю: небольшую комедию и балетный дивертисмент. Сезоны год от года делались приметнее – к участию в них привлекалось все наиболее яркое на столичной сцене; армейские мундиры в зрительном зале стали чередоваться мало-помалу с летними нарядами великосветских дам и кавалеров; окончательным же признанием затеи стало присутствие среди публики императора с семьей, что разом возвело сезоны в разряд государственных.

До начала представлений она приезжала несколько раз в Красное на репетиции. Лагерь усиленно готовился к празднеству: чистился, красился, белился. Театральную программу по традиции предварял объезд территории главнокомандующим войсками, в том году – любимым из братьев императора великим князем Владимиром Александровичем. Лихорадка, естественно, была сверх всякой меры, к смотру готовились одновременно и артисты и военные: первые – на летней сцене, вторые – неподалеку, на плацу. Бросишь мимолетно взгляд – мимо маршируют, перестраиваются на ходу, скачут рысью. Чем не театр?

Окончив занятия, отстрелявшись на соседнем полигоне, офицеры приходили к театральному павильону, рассаживались в первом ряду, закуривали, принимались шутить с артистками. Мешали, как могли, репетировать. Ужас до чего весело! В особенности когда в самый разгар работы в царской ложе показывался, кряхтя и охая, главный виновник сезонов – давно уже живущий на покое Николай Николаевич старший, который с ходу начинал поправлять режиссера балетной части Льва Ивановича Иванова.

– Стоп! – кричал он, вскакивая с места, являясь через минуту из-за кулис. – Ты как ставишь галоп?

– Так и ставлю, – ответствовал тот. Они с незапамятных времен приятельствовали, были на «ты», Иванов хладнокровно воспринимал чудачества князя. – Согласно правил хореографического искусства.

– «Искусства…» – Старый ловелас решительно отстегивал шашку (на офицерских скамьях шумно реагировали), передавал ее стоявшему рядом адъютанту: