Атаман Войска Донского Платов - Андрей Венков Страница 96

Лазарев дочитал, поднял глаза на Платова. Степка в углу жался. Из письма он понял, что все пропало, одно спасение — бежать.

А Платов встал и прошелся по палатке прямо и горделиво.

— Собирай казаков…

Князь Меншиков, лейб-гусар, сверкая золотым шитьем, шагнул вперед:

— Позвольте остаться при Вашем Высокопревосходительстве. Очень на французов посмотреть хочется.

Платов величественно кивнул.

— По коням! — Все метнулись из палатки. — Князю Багратиону напиши, что пока ничего не видно, стоим мы у Мира, ждем… Распиши про вентерь [131]. Ежели удастся их заманить, тогда будет не один язык. Ну, и далее… Ты знаешь… Да, и пленных, что вчера забрали… там их человек двадцать… отправь…

Выглядывал Степка из палатки атаманской походной канцелярии на гул и сиплый топот. В тучах пыли слетались казачьи полки. Красовался Платов перед полками, обманчиво-лениво щурил голубенькие, как у новорожденного котенка, глаза, и ехали за ним бравые полковники, и ехали молодцы-адъютанты…

Всю ночь ждали неприятеля. Разведчики возникали из тьмы и шептали на ухо Платову.

Багратион до свету ушел в Несвиж и стал там на дневку — вымотался за десять дней пути по песку. Нервничал он, как бы меж двух огней не попасть. Что у Платова? Где французы? Почему не наступают? Или слабы и выжидают подкрепления, или робеют. Тогда самим напасть… Писал Багратион Платову: «Стоять перед ним долго на одном месте никак нам не должно, и обстоятельства не позволяют… Словом, я полагаюсь на Вас, и вы их пощиплете путем, дабы втравить людей».

Платов молчал, как затаившийся в засаде охотник. Донесла ему разведка, что пехоты французской и близко нет, идет одна кавалерия, поляки; полки слабые, трехэскадронные, торопятся догнать русских, от своих оторвались… Можно было успокоить Багратиона, но не делал этого Платов: «Нет, не все ты мои достоинства знаешь!..»

На рассвете польская кавалерия сбила казачьи заставы и с бессмертным польским гонором лихо пошла на Мир и за Мир, через мост, за речку…

Ну и дали им…

В разгар схватки пришло еще одно письмо от Багратиона: «Ваше высокопревосходительство, целый день жду я с нетерпением о Ваших подвигах… Но Вы ничего не пишете. Обстоятельства мои не терпят долго здесь стоять… Я ожидаю Вашего уведомления, если бы в половине дня обстоятельно написали, какие у них там силы, я бы так и распорядился. Но время уходит, оно для нас дорого. Прошу уведомить, что у Вас делается. Сей третий к Вам от меня посланный».

— В половине дня донесения ждет? — переспросил Платов гонца. — Получит… Обстоятельно не могу… Ты ж видишь, что творится? В общем, скачи и поздравь с победою… Дай-ка, я сам напишу…

«Хотя с неболшою, однакож, и не так малою, потому что еще не кончилось, преследую и бью; может быть, и весь шести полков авангард под командою генерала Турно и Радзиминского погибнет; пленных много, за скоростию не успел перечесть и донесть; есть штаб офицеры и обер. С Меншиковам донесу, а на первой раз имею долг и с сим Вашего сиятельства поздравить. Благослови, Господи, более и — более побеждать, вот вентерь много способствовал, оттого и начин пошел.

Генерал откавалерии Платоф.

У нас, благодаря Богу, до сего часа мал. Избавь, Всевышный, от того вперед, потому что перестрелки снеприятелем не вели, абросилис дружно в дротики итем скоро опракинули, не дав им подержатца стрелбою.

Генерал Платоф.

Генерал-майор Василчикоф сей час прибыл исомною соединился».

Степка Кисляков боя не видел, перед рассветом отправили его со всей канцелярией верст за двадцать, в деревню Островскую. Проносились через деревню гонцы из Несвижа и обратно. Эскадрон за эскадроном шли посланные Багратионом к Платову коричневые гусары.

В полдень проехал через деревню очень довольный князь Меншиков, повез с собой к Багратиону троих пленных офицеров и личное послание.

— Три полка разбили и погнали их, чертей, верст за двадцать, — пришли в канцелярию первые известия.

Вечером сам Платов приехал в Островскую. Велел разложить костры. Темноту и одиночество он терпеть не мог. Грациозная кошачья леность вернулась к нему. В кругу верных казаков полулежал он на ковре, кинутом прямо на песок, и неторопливо диктовал подробный рапорт о славном деле под Миром.

Пригнали колонну пленных. Дрались они жестоко, не сдавались, пока с лошади не собьют. Все — израненные, оборванные, обобранные до нитки.

Платов подскочил, рявкнул:

— Кто раздел?! За грабеж — расстрел на месте. Без ножа режете…

Сам, чертыхаясь, сел объяснение писать:

«Неудивляйтесь, Ваше сиятелство, что пленные безрубашек и голые; некозаки рубашки сняли, а оне сами их уже в лагире ввиду моем, подрали на перевяску ран, ибо гостины нет, а послать для взятья в местечко вышлоб грабежом ивсе ето делалос в перевяски скоростию, чтобы спасти их. Вашему сиятельству извесно, что в таком случее посланные заполотном точно наделалиб чего небудь жителям тревожного и обыдного, а порядком изделать сего не было возможности, потому что в местечке ни головы ни управителя нет, все разбежались, и всякой посвоей мисяи скриваетца; мундири и кивера пленные сами бросают, два раза им, поднявши, отдавали сподтверждением, чтобы оне того неделали, нотак упрямы: не слушаютца изних многие, хочь убей его. Вашего сиятельства покорнейши слуга Матвей Платоф…»

— Ху, будь ты проклят… Сроду столько не писал… — откинулся в изнеможении.

Багратион, узнал про победу, «чувствительнейше благодарил» и рекомендовал гнать за врагом и «хорошенько пожарить» его. Воспользовавшись успехом, хотел он дать армии еще день в Несзиже отдохнуть.

Платов вернулся к Миру и на другой день, к вечеру, снова крепко побил кавалерию наполеоновского братца Жерома. Торопились уланы Багратиона догнать, опять сунулись, не дождавшись пехоты, вот и получили.

В темноте уже, отогнав расстроенных поляков верст за восемь, докладывал атаман:

— Пиши… Поздравляю, мол, его сиятельство с победою и с победою редкою. Как дрались… Да, про Кутейникова… Мол, так дал, что едва ли останется одна душа или, может, несколько спасется. Ну, да ладно. Всего описать не могу, устал и, на песке лежачий, пишу. Хвораю через великие труды. Мне б лечиться… Ладно, этого не пиши. Теперь давай, кто отличился…

Далее пошли длиннейшие списки отличившихся, причем из своих назвал Платов лишь Иловайского 5-го, получившего две раны, остальные — присланные Багратионом гусары и драгуны. Особо — адъютанты.