Рассеянные мысли - Уильям Сомерсет Моэм Страница 3

«Дорогая Мэрайя, как это мило с Вашей стороны. Огастеса отправят сразу, как только его можно будет отнять от груди. Если вдруг кто-нибудь еще захочет усыновить ребенка, пожалуйста, не забудьте, что у нас остались другие дети».

В надлежащий срок мальчика отослали в Англию с небольшим зеленым саквояжем, в котором лежали две белые ночные сорочки и красное коралловое ожерелье.

Отец Мэрайи, преподобный Освальд Лестер, происходил из древнего рода, ведущего свое начало от Гунноры, герцогини Нормандии, бабки Вильгельма Завоевателя. Таким образом, он принадлежал к тому же классу, что и Бертрамы из Мэнсфилд-парка и мистер Дарси из Пемберли. Преподобный Освальд Лестер был истинным христианином, но при этом имел очень четкие представления о том, что пристало английскому джентльмену, а что нет. Он бы сразу согласился с леди Кэтрин де Бёр, что Элизабет Беннет неподходящая партия для мистера Дарси. Реджинальд Хебер, автор множества религиозных гимнов, ставший впоследствии епископом Калькутты, был в ту пору священником в Ходнете, всего в двух милях от дома Мэрайи Лестер, и та часто и подолгу гостила у него и у его жены. У священника был помощник по имени Мартин Стоу, и поскольку о его предках ничего не известно, можно догадаться, что он был человеком «низкого происхождения». Мэрайя Лестер и Мартин Стоу полюбили друг друга, но ее отец не мог отдать дочь за «простого сельского священника», а дочерний долг не позволял ей выйти замуж без родительского согласия. Когда Реджинальда Хебера назначили епископом Калькутты, он предложил Мартину Стоу должность военного капеллана в Индии, и тот согласился в надежде, что такое повышение заставит преподобного Освальда Лестера сменить гнев на милость и дать согласие на брак. Однако его надеждам не суждено было сбыться. Через несколько месяцев Мэрайя получила известие, что Мартин умер от лихорадки. Преподобный Огастес Хейр был двоюродным братом миссис Хебер и другом Мартина Стоу. Он был доверенным лицом влюбленных, той жилеткой, куда они изливали свои горести. Узнав о смерти Мартина Стоу, Мэрайя Лестер написала Огастесу Хейру следующее письмо:

«Я должна написать пару строк, хотя, как мне кажется, в том нет особой нужды. Ведь Огастесу Хейру известны все мои чувства, и он без всяких слов понимает, что испытываю я сейчас… Вы делите со мной мою утрату, мои страдания и боль… Я знаю, если бы могли, Вы бы приехали сразу, без промедления. Наша встреча, когда она состоится, станет нам обоим утешением в общем горе».

Они встретились, стали переписываться, и, как написала Мэрайя в своем дневнике, «незаметно и исподволь на смену дружеской симпатии и уважению», которые она испытывала по отношению к Огастесу, пришли «нежность и красота, вызывающие живой интерес». Через два года после смерти Мартина Стоу Огастес Хейр сделал ей предложение, и она согласилась. «Уверенность в любви Огастеса, писала Мэрайя в дневнике, — придает моей жизни смысл и содержание, весь мир обретает новые яркие краски!» Но только через год они получили от ее отца согласие на помолвку. Надо полагать, он дал его, заботясь о счастье дочери, которой к тому времени исполнился тридцать один год — возраст, когда дева, по ироническому замечанию мистера Вордсворта, сохнет на корню, а также потому, что не смог найти ничего предосудительного в союзе между Хейрами из Хёрстмонсо, происходящими от младшего сына короля Эдуарда I, и Лестеров из Тофта, происходящими от Гунноры, герцогини Нормандии. Более того, поскольку после смерти своего дяди Роберта Огастес Хейр должен был получить богатый приход в Хёрстмонсо, Мэрайя сможет жить, как подобает дочери джентльмена. И хотя оба семейства искренне верили, что земная жизнь — не более чем постоялый двор, где они лишь краткий миг гостят на пути к небесному дому, они не видели греха в том, чтобы получше обустроить свое временное пристанище.

После смерти мужа Мэрайя Хейр некоторое время жила в Хёрстмонсо у своего деверя Джулиуса, потом переехала в расположенный неподалеку дом, называвшийся «Лайм», где почти безвыездно прожила последующие двадцать четыре года. Когда она усыновляла крестника, маленького Огастеса, предполагалось, что, повзрослев, он примет сан и со временем сменит дядю Джулиуса на посту священника Хёрстмонсо. С самого начала она принялась воспитывать в нем добродетель. Когда мальчику было всего восемнадцать месяцев, Мэрайя записала в дневнике: «Огастес стал гораздо послушнее и с готовностью делится игрушками и едой». Приемная мать постоянно заботилась о его религиозном образовании, и, когда ему исполнилось три года (к этому времени он уже умел писать и изучал немецкий), взялась объяснить ему тайну Святой Троицы. В четыре года у него отобрали все игрушки и заперли их в чулане — мальчик должен был понять, что в жизни есть вещи посерьезней лошадок и волчков. Маленькому Огастесу не разрешали общаться со сверстниками. Рядом с воротами «Лайма» жила бедная женщина, которую Мэрайя часто навещала, чтобы облегчить ее нужду и с помощью благочестивых наставлений убедить ее принять свою участь как особую милость Провидения. У этой женщины был маленький сын, и Огастесу очень хотелось с ним поиграть. Но однажды, после того как они побегали по лугу вдвоем, Огастеса сурово наказали, и больше он на это не решался. Миссис Хейр (урожденная Мэрайя Лестер из Тофта) навещала бедных по зову сердца, а не только из чувства долга, однако вопрос о том, может ли сын джентльмена играть с сыном батрака, даже не обсуждался.

13 марта 1839 года она записала в дневнике: «Моему маленькому Огастесу исполнилось пять лет. Боюсь, что крайний индивидуализм, своеволие, жажда роскоши и удовольствий — основные черты его характера. Господи, научи меня, как исправить его порочные наклонности и заставить служить людям».

Несмотря на все ее усилия, Огастес иногда бывал непослушным. Тогда его отправляли в спальню «подготовиться», что, как я понимаю, означало спустить штанишки и обнажить попку, а в это время посылали за дядей Джулиусом, которому поручали пороть мальчишку. Для этих целей у него имелся специальный стек. Миссис Хейр очень боялась избаловать ребенка, и о чем бы он ни просил, ему неизменно отвечали отказом. Однажды она взяла его с собой в гости к жене помощника священника, и там кто-то дал ребенку леденец. Мальчик благополучно съел угощение, но, когда они вернулись домой, его выдал мятный запах. Любящая приемная мать впихнула ему большую ложку рвотного корня с содовой, чтобы впредь он избегал плотских искушений.

Тем временем Мэрайя познакомилась с мисс Присциллой и мисс Эстер Морис, сестрами Фредерика Мориса, известного богослова. У них была частная школа в Ридинге, но каждое лето они ненадолго приезжали в «Лайм». Они были чрезвычайно, можно сказать, агрессивно религиозны и очень скоро приобрели большое влияние на миссис Хейр. В результате она решила принять более строгие меры, призванные сформировать характер Огастеса, чтобы он стал достойным служителем церкви. До тех пор он каждый день ел на обед жареную баранину и рисовый пудинг. И вот однажды ему сказали, что на обед подадут необычайно вкусный пудинг. Это повторяли много раз до тех пор, пока у него не потекли слюнки. Пудинг поставили на стол, а, когда мальчик уже подносил ложку ко рту, тарелку забрали, ему приказали встать и отнести свою порцию какому-то бедняку из деревни. Мэрайя записала в своем дневнике: «Полагаю, Огастес выполнит любое приказание, если только ему объяснить смысл, но с его характером совершенно необходимо научиться повиноваться не раздумывая. Он должен стать господином своих желаний, а не служить им». И еще: «С помощью строгой дисциплины можно развить самоотверженность и силу воли, позволяющие преодолеть отвращение к тому, что должно, но неприятно».