Пуговичная война. Когда мне было двенадцать - Луи Перго Страница 4

На уроках в то утро что-то не заладилось, и учителю пришлось громко кричать, чтобы призвать учеников быть внимательными. Не то чтобы они галдели, но все как-то витали в облаках и оставались совершенно невосприимчивы к историческому обзору метрической системы, достойному вызвать интерес молодых французов-республиканцев.

Им, например, показалось чудовищно запутанным определение метра. «Десятимиллионная часть четверти… часть половины… что за фигня!» – думал Лебрак.

Склонившись к своему соседу и другу Тентену, он доверительно шепнул ему:

– Эвон как!

Большой Лебрак, разумеется, хотел сказать: «Эврика!». Он смутно помнил про Архимеда, который когда-то придумал, как сражаться при помощи лука.

Крикун с трудом убедил его, что речь идет не о растении, потому что Лебрак в крайнем случае допускал, что можно сражаться горохом, стреляя им через пустотелый черенок металлической ручки. Но луком…

– К тому же, – говорил он, – это не идет ни в какое сравнение с яблочными огрызками и хлебными корками.

Крикун рассказал, что Архимед был знаменитым ученым, который решал задачки одной левой, и этот последний довод заставил Лебрака, который был столь же невосприимчив к красотам математики, как и к правилам орфографии, восхититься этим парнем.

Год назад бесспорным вожаком лонжевернцев он стал благодаря другим достоинствам.

Упрямый как мул, хитрый как лиса, шустрый как заяц, он не имел себе равных в умении разбить стекло с двадцати метров, каким бы способом ни метать камень: рукой, из пращи, обрубком палки или из рогатки; в рукопашной схватке он был страшным противником; он нагло издевался над кюре, школьным учителем и сельским сторожем; он мастерил самые лучшие брызгалки из веток бузины, толстых, как его ляжка, – брызгалки, которые стреляли в вас водой с пятнадцати шагов, так-то, дружок! То-то и оно! И пистолеты из бузины, которые стреляли и трещали, как настоящие, так что потом и пулек из пакли было не отыскать. И в шары он выигрывал чаще других: он умел целиться и пробрасывать, как никто другой; когда играли, он мог вломить парням по копытам аж до слез. Но – никакого высокомерия или пренебрежения. Время от времени он возвращал своим незадачливым партнерам несколько выигранных у них шаров, за что прослыл крайне великодушным.

Замечание вожака и товарища так взволновало Тентена, что он навострил уши, вернее, зашевелил ими, как кот, замысливший дурное, и покраснел от возбуждения.

«Ага, – подумал он, – приехали! Я так и знал, что этот чертов Лебрак найдет повод отметелить их!»

И, погрузившись в мечты, он заплыл в море предположений, и окончательно утратил способность оценить труды Дела́мбра {7}, Меше́на {8} – короче, Деламбешена и прочих, и остался в неведении относительно измерений различных широт, долгот или высот… Ему это вообще было по барабану, так что плевать он хотел!

Ишь чего удумали эти вельранцы!

Какие практические выводы были сделаны после этого первого урока, узнаем позже; довольно того, что у наших героев был собственный способ незаметно открывать закрытую высочайшим повелением книгу и таким образом избегать сбоев памяти. Это не помешало отцу Симону в следующий понедельник впасть в настоящую ярость. Но не будем опережать события.

Когда на башне старой приходской колокольни пробило одиннадцать, все еле дождались разрешения покинуть класс, потому что уже знали – неизвестно как: с помощью прозрения, или излучения, или каким-то иным способом, – что у Лебрака есть план.

Как обычно, в коридоре произошла давка, кто-то схватил чужой берет, кто-то потерял башмак, некоторые успели исподтишка обменяться тумаками; но тут вмешался учитель, порядок был восстановлен, и из школы выходили спокойно.

Стоило учителю вернуться в свою конуру, друзья, словно стайка воробышков на свежий навоз, буквально набросились на Лебрака.

Среди рядовых солдат и разной мелюзги находилось с десяток основных бойцов Лонжеверна, жаждущих насладиться речью вожака.

Лебрак изложил свой замысел, простой и смелый. А потом спросил, кто из них пойдет с ним нынче вечером.

Удостоиться подобной чести хотелось всем, но достаточно было четверых. Так что они выбрали для этой операции Курносого, Крикуна, Тентена и Гранжибюса. Гамбетт, Бекас-с-Побережья, не мог сильно задерживаться, Гиньяр Косой плоховато видел в темноте, а Було по сравнению с четырьмя отобранными был недостаточно ловок.

На этом они расстались.

Когда колокол позвал на вечернюю молитву, пятеро бойцов встретились вновь.

– Мел принес? – обратился Лебрак к Крикуну: тот сидел за первой партой, так что мог стибрить два-три куска из коробки отца Симона.

Крикун справился отлично: он стащил пять кусков, к тому же больших. Один он оставил себе, а остальные раздал своим братьям по оружию. Таким образом, случись кому-то из них по дороге потерять свой мелок, другие легко могли бы исправить ситуацию.

– Айда, погнали! – скомандовал Курносый.

Некоторое время сначала по главной улице деревни, потом от Большой Липы по улочке Каминов, выходящей на дорогу к Вельра́ну, в полумраке звучал громкий перестук деревянных башмаков. Пятеро мальчишек торопливо шагали в сторону неприятеля.

– Тут пёхом с полчаса, – предупредил Лебрак, – так что управимся там минут за пятнадцать и вернемся еще до окончания вечерни.

Маленький отряд исчез в темноте и тишине; примерно полпути они не отдалялись от мощенной щебенкой дороги и бежали прямо по ней; но, оказавшись на вражеской территории, пятеро заговорщиков свернули на обочину и пошли по отсыпке, которую поддерживал в порядке путевой обходчик, их старый друг папаша Бредá, – дурные языки говорили, что это случалось всякий раз, как она попадалась ему на глаза. У самого Вельрана, когда стали отчетливо видны освещенные окна и угрожающе залаяли собаки, они остановились.

– Снимем сабо, – предложил Лебрак, – и спрячем их здесь, за этими камнями.

Четверо бойцов и вожак разулись, засунули чулки в обувь и убедились, что не потеряли свои кусочки мела. Затем под предводительством Лебрака, с расширенными зрачками и трепещущими ноздрями, напряженно прислушиваясь, один за другим встали на тропу войны, чтобы как можно точнее прийти к церкви вражеской деревни, цели их вечерней экспедиции.

Чутко улавливая малейший шорох, распластываясь по дну заросших канав, прижимаясь к стенам или растворяясь во мраке изгородей, они скользили, они двигались точно тени, опасаясь только неожиданного появления какого-нибудь местного жителя, идущего с фонарем в руке к вечерней службе, или запоздалого прохожего, ведущего на водопой свою клячу. Но ничто не побеспокоило их, кроме лая пса во дворе Жана де Ге: эта тварь надрывалась не умолкая.