Пуговичная война. Когда мне было двенадцать - Луи Перго Страница 5

Наконец они добрались до церковной площади и приблизились к колокольне.

Вокруг было пустынно и тихо.

Вожак остался, а четверо других вернулись, чтобы стоять на стрёме.

Вооружившись своим куском мела, вытянувшись на носках высоко, как только можно, Лебрак на тяжелой закопченной и почерневшей дубовой двери, закрывавшей это святое место, вывел лаконичную надпись, которая назавтра, перед началом мессы, должна была произвести скандал – скорее своей героической откровенностью, нежели оригинальной орфографией:

Фсе вельранцы зосранцы!

И, как говорится, раззявив зенки, чтобы убедиться, «хорошо ли видно», он вернулся к четверым своим стоящим начеку сообщникам и радостным шепотом скомандовал:

– Валим отсюда!

На этот раз они отважно двинулись прямо посреди дороги и без лишнего шума добрались до места, где оставили свои сабо и чулки.

Обувшись и презрев всякие ненужные предосторожности, нещадно стуча деревянными башмаками, они вернулись в Лонжеверн, разошлись по домам и в предвкушении грядущих военных действий стали ждать ответных шагов вельранцев.

Послы двух держав обменялись мнениями по поводу событий в Марокко.

Когда через полчаса после последнего удара колокола, зовущего к воскресной мессе, на деревенской колокольне прозвонили второй раз, появился Большой Лебрак в черной драповой куртке, перешитой из старого английского пальто его деда, в новых шерстяных штанах, в тяжелых башмаках, потускневших от толстого слоя сала, и в суконном картузе. Так вот, я говорю, Большой Лебрак прислонился спиной к стене общественной бани и стал поджидать свои войска, чтобы ввести их в курс дела и сообщить о полном успехе проведенной операции.

К дверям трактирщика Фрико́ подошли несколько мужчин с короткими трубочками-носогрейками в зубах, желающие промочить горло перед заходом в церковь.

Вскоре появился Курносый в заношенных штанах до колена и с красным, как грудка снегиря, галстуком. Они обменялись улыбками. Потом явились братья Жибюсы, им не терпелось узнать новости; за ними – Гамбетт, который еще был не в курсе; потом – Гиньяр, Було, Крикун, Страхоглазый, Бомбе́, Тета-Головастик и весь отряд лонжевернских бойцов в полном составе. Всего около сорока человек.

Каждому из пятерых вчерашних героев пришлось раз по десять повторять рассказ о вылазке. Товарищи, раскрыв рты, с горящими глазами жадно впитывали их слова, повторяли их жесты и всякий раз бурно аплодировали.

После чего Лебрак обрисовал ситуацию в таких выражениях:

– Вот теперь-то они увидят, что у нас есть яйца! И теперь, верняк, они вечером придут «потренироваться» в кустах над Сотой, возьми их чесотка, а мы там как раз все окажемся, чтобы их «принять». Все должны взять пращи и рогатки. Дубины не тащите – ближнего боя не будет. Воскресную одежду надо беречь, так что не очень-то пачкайтесь, а то дома всем влетит. Просто скажем им пару ласковых.

Раздавшийся со всей силой последний, третий удар колокола заставил мальчишек сорваться с места и привел их одного за другим на привычные места на скамеечках часовни Святого Иосифа, расположенной симметрично часовне Девы Марии, где рассаживались девочки.

– Вот черт! – воскликнул Курносый, оказавшись у двери. – Я-то щас должен прислуживать на мессе. Все, пошел получать взбучку от священника!

И, не теряя времени даже на то, чтобы опустить руку в каменную кропильницу, в которой, проходя мимо, на мгновение устраивали бурю его товарищи, во весь дух пронесся через неф, чтобы успеть надеть стихарь кадилоносца или прислужника.

Проходя между скамьями во время молитвы на окропление с чашей святой воды, куда кюре обмакивал свое кропило, он не мог не бросить беглого взгляда на своих братьев по оружию.

И увидел, что Лебрак показывает Було картинку, которую ему дала сестра Тентена: под цветком, то ли тюльпаном, то ли геранью, если только это не анютины глазки, было написано всего два слова: «На память». Курносый подмигнул с донжуанским видом.

Тут он и сам вспомнил о своей подружке Тави́ [12], которой недавно подарил пряник – за два су, между прочим. Он купил его на ярмарке в Верселе, такой хорошенький пряник в форме сердечка, обсыпанный красными, синими и желтыми сахаринками, да еще и с поэтической надписью, показавшейся ему определенно прекрасной:

Он поискал глазами Тави среди девочек и увидел, что она на него смотрит. Серьезность его обязанностей не позволяла ему улыбнуться, но он ощутил, как забилось его сердце, и, слегка покраснев, распрямился, держа в негнущихся руках сосуд со святой водой.

Его движение не укрылось от Крикуна. Он прошептал Тентену:

– Только взгляни, как наш Курносый выгнулся! По всему видать, эта Тави в него втюрилась.

А Курносый тем временем размышлял: «Теперь, раз снова начались уроки, мы будем видеться чаще!»

Да… Но ведь объявлена война!

По окончании вечерни Большой Лебрак собрал своих солдат и властно приказал:

– Переоденьтесь в куртки попроще, прихватите ломоть хлеба и мчитесь к карьеру Пепьо в низовьях Соты.

Они разлетелись, точно стая воробышков, а уже через пять минут бегом, один за другим, с куском хлеба в зубах, снова встретились в назначенном их генералом месте.

– За поворот не заходить, – посоветовал Лебрак, осознающий свою роль и ответственность за войско.

– Так ты что, думаешь, они придут?

– Если только они не трусы.

И добавил, чтобы пояснить свой приказ:

– Тут среди нас есть не особо проворные, с тяжелыми задницами, слышь, ты, Було! Мы здесь не для того, чтобы нас отметелили. Напихайте камней в карманы: будете давать их тем, у кого есть рогатки; да смотрите, не теряйте их. Пойдем вверх до Большого Кустарника.

Общинные земли Соты, простирающиеся от Терейского леса на северо-востоке до Вельранского леса на юго-западе, представляют собой большой насыпной прямоугольник, длиной около ста пятидесяти и шириной в восемьсот метров. Опушки обоих лесов – это две меньшие стороны прямоугольника; каменная стена с идущей вдоль нее изгородью, в свою очередь, защищенной плотным заслоном из кустарников, внизу граничит с бескрайними полями. Вверху столь же неопределенная граница отмечена заброшенными карьерами, затерянными среди безымянной лесополосы с рощами орешника и лещины, образующими густые чащи, которые никогда не прореживают. Впрочем, все общинные земли покрыты кустарником, рощами, зарослями, деревьями, стоящими поодиночке или группами, что превращает это пространство в идеальное поле боя.