Южный ветер - Норман Дуглас Страница 42

Добравшись до входа в пещеру, он замер. Ему показалось, что изнутри донёсся какой-то звук. Он вслушался. Вот, опять — несомненно человеческого происхождения звук, зародившийся в нескольких ярдах от его лица. Шёпот. Что-то там происходит — поклонение Земле…

Внезапно тишину взорвал поток слов — задыхающихся, произносимых на языке, понять который способен не всякий. Денис узнал этот голос. Голос сказал:

— Ego te amare tantum! Non volere? Non piacere? Non capire? О господи, ты что, не понимаешь?

Голос принадлежал мистеру Мартену. Мистеру Мартену, впавшему в романтическое настроение. Ответа на его лихорадочные мольбы не последовало. Вероятно, они оказались недостаточно связными. Он начал снова, tremolo agitato, con molto sentimento: [25]

— O ego te amare tantum! Nemo sapit nihil. Duchessa in barca aquatica cum magna compania. Redibit tradissimo. Niente timor. Amare multissimo! Ego morire fine te. Morire. Moritus. Capito? Non capire? Ох, да capire же, чтоб я сдох!

Последовала недолгая пауза. Видимо, на этот раз язык оказался более вразумительным. Ибо густой южный голос, перемежаясь переливистым смехом, с насмешливой покорностью произнёс:

— Sia fatta volonta di Dio! [26]

После чего наступило молчание…

Денис развернулся. Как во сне, ни быстро, ни медленно он пошёл по ступеням вверх. Не было ещё на земле человека несчастнее его, хотя он едва ли успел ощутить всю глубину своего унижения. Всё в нём обмерло — словно убийца ударил его ножом. Он слышал, как стучит его сердце.

Как он добрался до города, он и сам не знал.

Когда он, наконец, понял, что идёт мимо знакомых домов, город уже утих. Минула полночь, фонари большей частью погасли. Улицы были пусты. Издали до него долетало пение пьяного путника, плетущегося домой то ли из таверны, то ли из Клуба.

Что-то зашевелилось на одной из проезжих улочек, стекавшихся к рыночной площади. Тёмный, тонкий и гибкий призрак причудливо мотался из стороны в сторону, будто колеблемое ветром чёрное перо. Мисс Уилберфорс! Спорхнув с какого-то крыльца, она затянула вульгарную песню о том, как «Получил известье Билл, отплывать пора». Денис перешёл на другую сторону улочки, надеясь ускользнуть незамеченным. Нет, слишком светло.

— Мой юный друг, — воскликнула она до неузнаваемости хриплым голосом, — мы вроде знакомы! Ничего себе мы нынче повеселились, верно? А ты на море, что ли, был? Ну, о чём там твердят неуёмные волны?

Денис, обомлев от отвращения, замер. Возможно ли? Та самая леди, что пару дней назад очаровала его? Та, что говорила об Англии, пробуждая в нём воспоминания о родном доме? Игривым жестом она запустила через улицу свою шляпу и, поднеся пальцы к груди, закопошилась, расстёгиваясь или расшнуровываясь. Выглядело это при лунном свете ужасно.

Башмачок, весело просвистевший над его головой, привёл Дениса в чувство. Он повернулся, чтобы уйти, и уже сделал несколько шагов, когда голос прокаркал у него за спиной:

— А мамочка знает, что ты так поздно гуляешь?

Какой-то добрый гений взял его на следующий день за руку и в ответ на повторенное уже дважды дружеское приглашение отвёл к графу Каловеглиа. Старик с первого взгляда заметил, что с юношей происходит нечто серьёзное, и со свойственной ему живой интуицией завёл разговор на тему вполне постороннюю.

— Очень рад, что моя смоковница пришлась вам по сердцу. Она сообщает дворику какой-то особый тон, не правда ли? Её очертания, ассоциации, которые она вызывает, всё в равной мере утешает меня. Смоковница окутана легендами, можно заполнить целый том связанными с ней историями и поверьями. Некоторые считают, что она-то и есть библейское Древо Познания. Говорят также, что на смоковнице повесился Иуда Искариот {95}. Она пришла к нам с Востока — Бахус {96} привёз её из своих странствий в дар смертным. Сколь многим обязаны мы греческим богам, которых и природа-то не была всецело божественной! И римляне, они тоже почитали её. Вы несомненно слышали про ficus ruminalis, [27]к корням которой прибило колыбель Ромула и Рема {97}? У многих народов это дерево стало символом животворящих сил. Египтяне посвятили его Изиде {98}, оплодотворяющей Матери-Земле. Из смоковницы вырезали статуи Приапа, подразумевая, возможно, её безудержную плодовитость, или что-то ещё. Не знаю почему, её также связывали с Меркурием…

На протяжении этой тирады вид у Дениса становился всё более удручённым. А старик продолжал:

— Что-то удивительное есть в извивах этого гладкого ствола, в тяжко опушённых ветвях, наводящих на мысль о плодородии. Сколько чувственного в их кривизне! Доброе дерево, благосклонное к людям, к их жилищам, к их размеренному существованию. Вот почему мы так пестуем его. Мы все здесь утилитаристы, мистер Денис, мы постоянно помним об общем замысле, составляющем основу жизни. Помимо пищи, смоковница даёт нам желанную в это время года тень, зимой же листья её опадают, позволяя солнцу проникать в наши жилища. Под нашими окнами вы не найдёте вечнозелёных растений. Мы знаем цену солнечному свету, недаром говорят: куда входит солнце, не входит врач. В Англии солнце светит слабее, и тем не менее англичане некогда впали в ошибку, позволив восторжествовать в архитектуре георгианскому стилю. В ту пору полагали, что дома существуют, чтобы на них любоваться, а не жить в них. Желая сохранить верность традиции и забывая о различиях в климате, англичане окружили падубами особняки, в итоге становящиеся по зимнему времени сырыми и мрачными, сколь бы ни чаровал их наружный вид тех, кому по сердцу холодные линии Палладио. Я слышал, вы не так давно побывали во Флоренции? Пойдёмте! Посидим в доме. Во дворе нынче слишком жарко. Мой старый слуга сейчас принесёт нам чай. Или быть может вы предпочли бы немного вина с печеньем? Или стакан ликёра?… Итак? О Флоренции.

— Я до их пор не могу разобраться в своих впечатлениях, — ответил Денис. — Кое-что в ней потрясает.

— Потрясает? Возможно, оттого, что вы не увидели движения в его непрерывности, не проследили течения до самых истоков. Я могу понять ваши чувства. Но не стоит потрясаться творениям этих людей. То были милые люди, забавлявшиеся с искусством подобно ребёнку, нашедшему давно потерянную игрушку. Жаль, что их так сковывали условности религиозных догматов. Взятое само по себе, Возрождение способно потрясти, оно рвётся вверх, словно зловещая лилия из земли, пропитанной кровью тысячи битв. Позвольте, я отведу вас к подлинному истоку.