Пришельцы - Сергей Алексеев Страница 10

Георгий видел в этом только совершаемое над ним насилие и ощущал желание сопротивляться. На прежней работе он был относительно вольным, раскрепощенным, делал так, как считал нужным, и не испытывал давления со стороны начальства.

Он любил делать дело играючи, с гонором и веселой куражливостью, что обычно и приносило успех. Иногда экспромт оказывался значительнее, чем плоды долгих размышлений, важно было подчиниться стихии, интуиции, самопроизвольному движению. Даже вопреки здравому смыслу. Но это при условии знакомой оперативной обстановки, без «черных дыр» и прочей чертовщины.

Дома он окончательно затосковал и на какой-то миг вдруг пожалел, что разъехался с бывшей женой. Пока жили под одной крышей, все-таки оставалась возможность поговорить, поспорить, наконец, поругаться — и то польза. На ночь глядя Георгий собрался и поехал к ней, по дороге вообразив, что тоска эта не что иное, как начало прощания. Прощальная тоска перед дорогой по всему, что окружало до сего дня, что было привычным и незаменимым. Вместо нового адреса, по которому теперь жила Нина, Поспелов почему-то оказался возле старого сврего дома, куда вселились совсем чужие люди. Задумался, поддался чувствам и механически приехал к обжитому месту.

Что-то раньше не замечалось подобных отключек! Георгий взял себя в руки и, развернувшись, уж совсем поздно приехал-таки к бывшей жене, чем вызвал ее неподдельное изумление.

— Что-нибудь забыл? — встретила она. — Что-нибудь случилось?

— Попрощаться заехал, — признался Поспелов. — Уезжаю в длительную командировку.

— А, — равнодушно бросила Нина, запахиваясь в ночной коротенький халатик. — Ну, прощай!

— Прощай!

— Это очень нежно с твоей стороны. И романтично: полуночное прощание, — с каменным лицом она приподнялась на цыпочки и чмокнула его в каменный лоб, как покойника. — Ну все, прощай!

И опахнула его теплом, знакомым и — что за дикость после развода! желанным запахом тела, уже разогретого, разнеженного в постели. Помимо воли Георгий подхватил ее под локоть, потянул к себе, но Нина возмущенно высвободилась.

— Что такое, Жора? Георгий Петрович?..

— Чаем бы напоила, — сладко немеющими губами, с кривой улыбкой вымолвил он.

— Чаем — пожалуйста, — Нина что-то заметила. — Ты не пьян?

— Слегка, — соврал он. — На улице прекрасная весенняя ночь, воздух под градусом…

Она шагнула к кухонной двери, и в полутемном коридорчике он увидел ее красивые, оттренированные на корте икры ног, привыкших к высокому каблуку. И этого хватило, чтобы вообще бросить поводья. Георгий подхватил ее на руки и понес в комнату: с корабля на бал, от порога и в бой. Так бывало у них в давние времена теперь уже утраченной счастливой жизни, когда Поспелов возвращался из командировки, живой и здоровый.

Нина сопротивлялась, выкручивалась, стонала от бессилия и только больше раззадоривала. Она всегда спала голой, под халатиком ничего не оказалось, и это окончательно погасило остатки сознания. Все было так привычно — гладкая кожа под ладонями, сильные мышцы живота, щекочущие волнистые волосы, запах дыхания и даже кровать, доставшаяся ей после развода. И одновременно от всего веяло неуловимым очарованием новизны, будто в руках его была не жена, а чужая, красивая женщина, яркая и энергичная в постели, отчего и совершается это единоборство. Он не видел выражения ее глаз, лишь контуры лица и гримасу нежелания, отторжения происходящего воспринимал как сладострастную истому…

А нового во всем окружающем и было-то всего — стены да потолок. Только Георгий обнаружил это потом, когда лежал расслабленный и пустой, механически поглаживая влажный живот Нины, кажется, такой же пустой и сломленной.

Она скинула его руку и включила торшер в изголовье.

— Теперь объясни, зачем ты это сделал?

— Что — сделал? — щурясь от света, тупо спросил он.

— Ну вот это все — насилие, заламывание рук… — Нина не находила слов, хотя казалась спокойной. — Для самоутверждения?

— Не знаю, — признался Георгий и перевернулся на живот, чтобы посмотреть ей в лицо. — Я тебя изнасиловал?

— А это можно назвать как-нибудь иначе? — она показала синяки на сгибах рук, оставленные пальцами.

Он промолчал, только сейчас ощутив острое жжение на горле и груди: кожа была расцарапана и следы от ногтей припухли, образовав белые рубцы. Хорошо, хоть не на лице…

— Зачем ты это сделал? — снова спросила она. — От великого голода? Зачем?

— Почему-то не удержался… Когда в прихожей… поцеловала в лоб.

— Да я была холодная как лед!

— Не заметил…

— А, значит, это я тебя совратила! — Нина повернула голову и положила ее на руку, согнутую в локте. — Хочешь сделать из меня любовницу?

— Да нет…

— Почему же? Очень-удобно! — ненавистным Георгию, металлически-жестким голосом заговорила она. — Пришел после очередной командировки, натешился и никаких обязательств… Только, Жора, я должна сообщить, что место уже занято. У меня есть любовник. И давно, несколько месяцев.

Георгий промолчал: информация была не такой уж новой…

— Какая глупость! Как мерзко! — после паузы бросила она. — Знала бы не впустила…

— Я пришел попрощаться, — вдруг вспомнил он и уловил в своем тоне отголосок какого-то юношеского порыва.

И она услышала это, помолчала, неожиданно ласково потрогала его волосы, заметила сетку глубоких царапин на горле и груди, сказала примиряюще:

— Сам виноват, дурак… Достала из тумбочки вату, лосьон и принялась прижигать раны.

— Последнее время я везде почему-то виноват, — признался Георгий. Везде меня вывели за штат. Печально…

— Нет, ты скажи, зачем ты это сделал? — еще раз повторила она, и вдруг стал ясен этот ее назойливый вопрос, произнесенный на разные лады. Нина ждала выплеска, взрыва, неожиданного признания.

Георгий должен был выкрикнуть: «Да затем, что люблю тебя!» А это была не правда… Но ей очень хотелось это услышать! И даже искупая вину свою, раскаиваясь за несдержанность, он не мог и мысленно произнести такой фразы: в душе все давно перегорело. Нина же любила состояние, когда ее все любят, от кошек до трамвайных контролеров. Любят и все время говорят об этом.

Она ждала восторга в своей адрес, преклонения, безграничного почитания, причем от людей совершенно чужих, ненужных ей, даже случайных. Ей, как бриллианту, непременно требовалась достойная золотая оправа в виде мужчин, готовых припасть к ее ногам. С юности Нина была испорчена вниманием и поклонниками, когда, будучи десятиклассницей, победила на конкурсе «Мисс Очарование». Тогда вокруг нее завертелись крупные дельцы теневой экономики, в то время еще подпольной. На нее, как на породистую лошадь, делались крупные ставки; ее разыгрывали как предмет куплипродажи, устраивая негласные торги. Кто-то должен был обладать ею безраздельно, однако не для собственного удовольствия и престижа, а с целью дальнейшей продажи за пределами государства.