Неспящие - Чарли Хьюстон Страница 12

Его отпустили, и он удержался на ногах.

Лязгнули ключи, и открылась новая дверь.

— Входи.

Его снова поддержали, но теперь уже больше не несли, а направляли, и он постепенно стал снова чувствовать свои ноги.

— Садись.

Стул.

— Наклонись вперед.

Он наклонился, почувствовал стол и положил на него голову, глаза закрылись, он почти сразу же провалился в сон. И через секунду его разбудили, когда отстегнули наручники с запястий и кровь хлынула в кисти рук, пронзая их иголками.

Мешок сдернули с головы, и он закашлялся от внезапного притока кислорода, моргая в жестком люминесцентном свете.

— Пей.

Поджарый мужчина с тонзурой седых волос, глазами, скрытыми за зелеными очками-авиаторами, поставил перед ним бутылку с водой.

Парк кивнул. Он попробовал взять бутылку, но не смог заставить руки сомкнуться вокруг нее.

Человек отвинтил крышку с бутылки и поднес ее к губам Парка, медленно приподнимая, пока тот глотал.

— Все?

Парк кашлянул, человек опустил бутылку и поставил ее на стол. Он взял в руки ладони Парка и стал их тереть.

— Когда тебя взяли?

Парк хотел было посмотреть на часы, на миг забыв, что он спрятал их еще до задержания.

— Не знаю. Вчера вечером? Сколько сейчас?

Иголочки в руках превращались в булавки, и он почувствовал, что уже может сгибать их самостоятельно.

Человек отпустил его и снял мобильный телефон с пластикового зажима на ремне своих темно-синих форменных брюк.

— Чуть за полночь.

— Мне надо позвонить жене.

Мужчина снова пристегнул телефон на ремень.

— Потом.

С уголка стола он взял сморщенный и заляпанный конверт из оберточной бумаги, на нем длинными рядами были написаны имена и цифры, все по очереди вычеркнутые, кроме одного:

ХААС, ПАРКЕР, Т./А330Н-4-40.

Человек раскрутил потрепанную коричневую бечевку, накрученную на круглую кнопку, открыл конверт, заглянул в него и вывалил содержимое на стол.

— Это что за хрень?

Парк посмотрел на пакетики с коричневой низкокачественной марихуаной, полной семян.

— Это не мое.

Мужчина посмотрел на неперечеркнутое имя на конверте.

— А здесь написано — твое.

— Нет.

Человек кивнул:

— Да уж, нарвался ты за пару унций мексиканской травки.

Парк сжал кулаки; теперь покалывало только кончики пальцев. Он посмотрел на дверь.

— Мы можем говорить?

Мужчина скрестил руки поверх футболки с эмблемой «Доджерс», под которой виднелась другая, белая.

— А мы здесь как раз для этого.

Парк щелкнул по одному из пакетиков указательным пальцем:

— Мне это подсунули.

Человек показал на пакетик:

— Потому что это не то, что я ожидал найти у тебя.

Парк кивнул:

— И не то, что у меня было.

— Хаундз и Клейнер взяли твой товар?

— Да.

— И подсунули это?

— Да.

Мужчина чуть крепче скрестил руки.

— И что же забрали арестовавшие тебя полицейские?

Парк посмотрел на мобильник.

— Мне правда очень надо позвонить жене. Она будет волноваться.

Человек покачал головой:

— Потом. Скажи, с чем тебя взяли.

Парк допил воду из бутылки.

— Демерол. Валиум. Ксанакс.

Мужчина кивнул, расцепил руки и взял один из пакетиков.

— Потому что это тебя никуда не приведет.

Парк потрогал ухо, по которому его ударили, когда он стоял с мешком на голове.

— Знаю. И это не то, что у меня было. И это не то, чем я занимался.

Человек махнул рукой:

— Да знаю я, чем ты занимался.

Парк пожал плечами:

— Ну и что тогда?

Человек уставился на него, покачал головой и сел на стул напротив.

— Я хочу услышать от тебя.

Парк опять посмотрел на дверь.

— Мы можем говорить?

Мужчина снял очки, открыв налитые кровью опухшие глаза, сидящие в глазницах в окружении глубоких морщин.

— Можем.

Парк показал на мешок на полу.

— Тогда, может, вы мне скажете, кто здесь командует, капитан?

Человек с тревожными глазами пожал плечами:

— Мы.

Парк сначала не хотел соглашаться на задание. Не ради этого он шел в полицию. Он шел, чтобы помогать. Он шел, чтобы служить. Когда друзья спрашивали его, какого черта он забыл в полиции, он говорил им, что собирается служить и защищать.

Никто не смеялся, зная, что Паркер Томас Хаас не шутит такими вещами. По существу, он вообще не понимал шуток, когда дело касалось справедливости и порядочности.

Справедливость и порядочность были неизменным мерилом, которое применялось ко всему, и шутить над ними не следовало.

Во всяком случае, он не шутил.

И потому он хотел остаться в полицейской форме.

Задолго до окончания академии он решил для себя, что правосудие в судах часто не соответствует стандартам, которым должно было соответствовать. Долгие жаркие дни, которые он проводил между занятиями в городских судах, глядя, как скрипят и трещат колеса правосудия, решили этот вопрос.

Но уличное правосудие — другое дело.

Его можно было осуществлять напрямую. На улице человек с полицейским значком действительно мог что-то сделать перед лицом несправедливости. То, что происходило после пресечения преступных действий, иногда оставалось тайной, но, проявляя в момент ареста снисходительность, вручения судебной повестки — неожиданную терпимость, а во время нешуточной облавы поддерживая, наставляя или применяя силу, патрульный полицейский мог установить истинную справедливость.

Дело было в том, чтобы установить стандарт и применять его всегда, без исключения, ко всем.

Включая себя самого.

Для Парка это было просто, как дважды два.

Но невыносимо тяжело для всех, кто с ним работал.

Что и было одним из доводов, которыми убеждал его капитан Бартоломе:

— Тебя не любят.

Стоя у себя в кабинете перед фотографией с автографом, где он мальчишкой стоит рядом с улыбающимся Вином Скалли, [5]Бартоломе пожал плечами: