Песня цветов аконита - Светлана Дильдина Страница 12

— Понятно. Сколько тебе, братишка?

— Мне? Я родился в самом начале месяца Рыси. Вероятно, уже тринадцать. Хотя я не надевал белую тэй — я же ушел с караваном.

— И уже угораздило? Бедняга.

— Нет. Так… жизнь полнее. Хотя… и у тебя своя правда.

Оба замолчали, слушая пробовавших голоса лесных сверчков.

— Да, не знаешь ты жизни, — неожиданно зло сказал Кенну. — Сердце у тебя еще детское. А по годам ведь почти уже взрослый. Не трать жизнь на эти бредни пьяного пересмешника, ну их… Ты ее себе придумал — кто б она ни была.

— Не знаю…

— Зато я знаю. В монастыре ты был, а в Алом квартале — ни разу. Это неправильно. Там танцы, музыка, смех, красотки. Ведь ты тоже хорош. Пойдем со мной! Скоро будем в городе — идем!

— Да не знаю я, Кенну…

—Ты… просто какая-то зверушка лесная. Чего ты боишься? Жизни?

— Я? Нет.

— Тогда идем. Не бойся, я не брошу тебя в погоне за ашриини.

— Ты хороший, — улыбнулся Йири. — И все же — я пока не решил.

…Он тихо напевал что-то, склонившись над лижущим хворост язычком пламени — новорожденным костром. Голос был — шелест ветра, едва различимый, но верный. Казалось, мелодия не хочет покидать губ, на которых возникла. Кенну прислушался — темные, мягкие звуки; такие песни поют малышам в деревнях, ласковые и печальные песни. В этой было что-то о конях, речном тростнике и ожидании. И Кенну, беспечный, порою развязный, не осмелился подойти ближе.

Менялось что-то вокруг — или менялся он? Теперь караванщики обращались с ним иначе — уважительней, что ли. Старший, Хиранэ, только улыбался краешком рта и чуть качал головой, глядя на Йири. Теперь даже Райху придерживал язык. Как-то раз даже пробовал поговорить по душам. Странно это было. Рассказывал о мытарствах своих — человеком оказался, хоть и с не в меру злым языком.

И все же Кенну не дозвался его в Алый квартал. Йири хотелось взглянуть на танцы и представления, он видел их только во время остановок в селениях — туда забредали циркачи и прочий веселый люд. Остальное же влекло и отталкивало одновременно. Он никак не мог отказаться от того, что чувствовал, вспоминая Лин. Не только не мог — не хотел.

Как-то старый корзинщик рассказывал ему про человека, потерявшего любимую и жившего на поросшей сосновым лесом горе. Тридцать лет он сочинял песни о пропавшей подруге, а на тридцать первом году встретил девушку, похожую на нее, как два гречишных семечка сходны между собой. Он пел ей вечер и ночь, а потом умер. А девушка, по слухам, появляется на склонах той горы во время тумана…

Йири знал, что жить мечтами и ожиданиями — не для него. Он отвечает за тех, кто остался дома. Значит, нужно идти вперед, а не тосковать на горе.

— Ты еще совсем ребенок, — сказал ему Кенну. — Не думай, что пережил встречу всей своей жизни. Плюнь и забудь. Или не забывай, но не сохни.

Йири пристально посмотрел на него.

— И так, и не так. Но считай, что ты меня убедил.

Сорвал травинку, растер в пальцах.

— Ветер дует с разных сторон. Посмотрим, что мне сможешь показать ты.

А на Севере становилось все неспокойней. Северо-восток всегда отличался норовом, но сейчас беспорядки затронули и области северо-запада.

Приходилось принимать жесткие меры. Многие лишились всего. Нищих в Тхай-Эт не терпели — здоровых отправляли на работы, а ни к чему не пригодных принимало Небо и по своим законам судило.

В провинции Хэнэ было довольно тихо, жителям дали даже кое-какие поблажки — слишком уж много бедных деревень насчитывалось там, взять все равно было нечего.

А диких пчел не стоит дразнить…

Йири чинил уздечку, ласково отпихивая морду Сполоха. Тут, на пригорке, было тепло — нежно-зеленая трава, желтые цветы с кудрявыми лепестками. Часть караванщиков толпилась внизу — похоже, не могли о чем-то договориться.

Разговор донесся до Йири, и тот не сумел удержаться — с таким азартом спорили люди. Он подошел, стал неподалеку, не выпуская из рук порванной уздечки.

— Не хочешь отдавать — не бери, — горячился один. Ему возражал Кенну, нарочито лениво, но с искорками смеха в голосе.

— Да брось. Тот сам предложил помощь.

— А такие, как ты, и рады кусок ухватить, только дай!

Йири застыл в нерешительности, не поняв, о чем речь, и хотел уже тихонько вернуться на место.

— А ты что скажешь, совесть нашего каравана? — громко спросил Райху, заметив мальчишку. И тут же хмыкнул, словно сказал смешное.

— Я… не знаю. О чем? — все взгляды обратились к нему, и лицо Йири залила легкая краска.

— Загадка как раз для такого умника, — Райху присел перед ним на корточки, словно показывая, какой Йири взрослый и сколь весомо его слово.

— Если один человек долго жаловался, а другому это надоело, и он помог, должен быть первый благодарен второму?

— Должен.

— А он знать его не хочет. Я не просил, говорит.

Кто-то засмеялся — уж больно забавно это получилось у Райху.

— Так и было? Это правда? — недоверчиво спросил мальчишка.

— Правда, правда, — подтвердил кто-то. — Только речь о деньгах и товаре шла.

— Ну, как можно деньги и совесть равнять, — засмеялся рыжий приятель Йири.

— Следует возвращать любой долг, — твердо сказал мальчишка. — и, даже если не просил помощи, следует быть благодарным.

— Возвращать? Любой? — прищурился Райху. — А ты плавать умеешь? Может, столкнуть тебя в речку, а после вытащить?

— А здесь мелко, — притворно сожалеющим тоном ответил за младшего друга Кенну. — Только в иле перемажешься. Ты же неповоротливый.

Ночь выдалась необычная — седая. И звезды были подернуты сединой.

— Скоро дожди начнутся, — сказал Хиранэ. — Недолгие, но сильные.

У ночных костров сегодня почти не разговаривали. Сонные были все. Около полуночи завыли волки — сначала неподалеку, а потом за холмами отозвались.

— Волки? — завертел головой Кенну. Хиранэ ответил:

— Тут мало волков. И трусливые. Не нападут.

— Мало, всего два, — Кенну фыркнул. — Один тут, другой за холмом. Сидят, друг друга боятся.

Он протянул руку в темноту, нащупал ухо младшего приятеля, потянул.

— Эй, а ты волчар не боишься?

— А ему что бояться? Он оборотень, — тут же откликнулись с другой стороны.

Йири молчал, улыбаясь. Ему было хорошо.

А идти было еще долго, долго…

* * *

Он рад был снова увидеть Орэн — река ничуть не изменилась, такая же ласковая. Только на сей раз караван сразу направился к горам. В предгорье Эйсен весной было куда красивей, чем поздней осенью. Цвели сливы и вишни — нежной пеной, казалось, окутаны ветви; множество розовых, белых и желтых цветов покрывало крутые холмы. А степь между ними — словно зеленые шелка разбросали.