Филумана - Валентин Шатилов Страница 12

– Не важно. Важно, что эта Филумана – княжеская. И поэтому вы все начали называть меня княгиней и госпожой после того, как Алевтина мне ее подарила.

– Она не могла ее подарить! – горячо возразила Лизавета. – Филумана ваша, и больше ничья!

– Почему ты так думаешь?

– Ну вы же живы! – с очаровательной непосредственностью указала Лизавета на столь очевидный факт.

– М-м… да, – не могла не согласиться я. И встрепенулась. – А возможны были иные варианты?

– Кто? – вытаращилась Лизавета. Пришлось разъяснить:

– Ты думаешь, что, надев эту… гривну, я могла бы и не остаться живой?

Мне очень живо вспомнилось, как так называемая Филумана удавкой затягивалась на моей нежной шейке, и я зябко передернула плечами.

– Что вы, княгиня, как можно?! – перепугалась моя информаторша. – Я ничего такого не смею думать! Вы – княгиня, и, значит, Филумана бы вас обязательно признала!

– Ну ладно. Меня признала. А вот, к примеру, ты бы ее надела – что было бы?

– Да я бы никогда!… Да ни в жизни не посмела бы!… Богом клянусь!…

Разговор зашел в тупик. Я вздохнула и попыталась снова:

– Давай представим на мгновение следующую картину. Пришел какой-то неизвестный человек – не ты, а совсем другой. Увидел эту гривну, эту Филуману. Случайно. Она ему понравилась. Он ее решил примерить. Что тогда?

У ошарашенной Лизаветы на глазах выступили слезы.,

– Княгиня, госпожа, – из последних сил прошептала она. – Я дурочка, я глупая, господских шуток не понимаю. – Да как же это можно, чтобы кто-то – даже не простой человек, даже господин – и вдруг осмелился княжескую гривну надеть?

– Да почему бы ему не осмелиться? – настаивала я. – Что помешает осмелиться?

Лизавета постояла несколько секунд, по-рачьи пуча глаза, и перед тем, как рухнуть все-таки на колени, успела произнести:

– Так она ж его убьет…

– Фу-у, наконец-то. Получается, Алевтина своим подарочком хотела меня, соперницу, убить?

– Почему это? – удивилась с пола Лизавета.

– А сама подумай. Ты вот знала, что я княжна?

Лизавета нервно отвела глаза в ожидании господского гнева по поводу того, что она, такая-сякая рабыня, сразу не признала во мне госпожу. Я вздохнула и постаралась придать своему голосу максимальную добросердечность:

– Ты и не могла знать. Раньше, до того как увидела, что Филумана меня признала. Ты и не могла тогда знать, что я княгиня!

– Вы – княгиня, – выдавила сквозь стиснутые от страха зубы Лизавета.

– Это сейчас, – ласково согласилась я, – А до появления Филуманы на моей шее я для тебя была только княжной. А кто такая княжна?

– Дочь князя, – без запинки отчеканила Лизавета.

– Ага, просто дочь. А своя гривна у нее есть? Лизавета отрицательно задергала головой:

– Нет, тогда бы она была княгиней. Как вы.

– Да поднимись ты наконец. И можешь сесть.

Лизавета приоткрыла рот, собираясь произнести нечто верноподданнически-отрицательное, но тут я резко хлопнула ладонью по подлокотнику кресла и строго произнесла:

– Сядь! Сама княгиня тебе разрешает! Лизавета рухнула в кресло как подкошенная.

– Идем дальше. Значит, я была никто, и тут Алевтина приносит мне гривну и предлагает ее надеть.

– Так, значит, она уже раньше знала, что вы – княгиня! – выпалила потрясенная Лизавета. – Но, госпожа, будьте уверены: если б я сразу знала, что вы княгиня, я бы первая вам гривну принесла!

– Да уверена, уверена! – отмахнулась я. – Не могла ты знать. Но и Алевтина не могла. Откуда? Она знала только то, что и все остальные – Что из другого мира пожаловала приблудная княжеская дочь…

– Откуда? – разинула рот Лизавета.

– Ну не из соседней же деревни? – удивленно пожала я плечами. – А ты думала откуда?

– Значит, правда это… – зачарованно глядя на меня, пробормотала Лизавета. – Не зря девки шептались… Из самого Ирия, стало быть, с Рипейских гор…

– С каких еще гор? Что ты выдумываешь! – оторопела я.

– Не из Ирия? – Лизавета даже попятилась в суеверном ужасе. – Неужто из Пекельного царства?

– И не из Пекельного! – грозно сказала я, видя ее неожиданную реакцию. – Опять что-то выдумала? Не знаю, как тебе объяснить, но я – из другого мира. Просто из другого, а не из какого не Пекельного!

– Значит, все-таки из Беловодья, – успокоенно пробормотала Лизавета.

Спорить со служанкой мне было ни к чему – да и не княжеское, наверно, это дело – спорить со слугами. Сделав вид, что не услышала ее последнего замечания, я продолжила свои логические построения:

– Вот и Алевтина знала только то, что я появилась ну как бы из ниоткуда.

На последнем слове я покосилась на Лизавету, но та уже, видно, получила от меня необходимые объяснения, и очередной вариант места моего происхождения ее не заинтересовал.

– Вот, – продолжила я успокоенно. – Появилась и тут же позарилась на самого лыцара Георга. Захотела быть его женой. Ты пойми одну вещь. Вот ты думаешь, что я все знаю про ваши местные средневековые порядки… Думаешь, думаешь! Считаешь, что я только притворяюсь такой глупой. Молодец, что так считаешь, хвалю, – на всякий случай подчеркнула я.

Лизавета просияла доверчивой улыбкой, обнажив крупные редкие зубы.

– Да, ты молодец, – задумчиво повторила я. – А вот прекрасная Алевтина – вовсе не молодец.

Лизавета истово закивала головой, изо всех сил соглашаясь с такой оценкой Алевтины.

– Совсем не молодей, – вздохнула я. – И злая притом. И еще она была уверена, что я ничегошеньки в вашем мире не понимаю. Ну, разумеется, кроме того, как чужих любовников отбивать. Но про это любая баба знает в любом мире.

Лизавета почему-то залилась стыдливым румянцем и потупилась.

– Так что про гривну я, по мнению Алевтины, знать не могла. И, кстати, действительно не знала! Хитромудрая Алевтина прекрасно рассчитала все. И преподнесла мне Филуману как еще одно украшение. Как некую разновидность брошки для платья. Или ожерелья. Дорогой безделушки в обшем. Ты пойми, она ведь уверена была, что этим подарком убьет меня! Вот если б ты, к примеру, все-таки надела Филуману, что бы произошло?

Лизавета мертвенно побледнела.

– Задохласъ бы… – еле выговорила она.

– Задохлась… – задумчиво повторила я. Перспективка вырисовывалась неприятная.

– Да! – с воодушевлением подхватила Лизавета. – Ведь гривна она такая —душит чужих до тех пор, пока душа с телом не расстанется. Насовсем.