Кальде Длинного Солнца - Джин Вулф Страница 16

— Майтера! Ты устроила выездное жертвоприношение?

— Майтера Мята устроила! Я помогаю!

— Патера! — Росомаха рысью бежал рядом с поплавком, его черная ряса стала красновато-желтой из-за грязи. — Там дюжины жертв, патера! Чуть ли не сотня!

Им придется приносить жертвы поочередно, иначе церемония затянется до тенеспуска; наверняка именно этого хочет Росомаха — прославиться, принеся так много жертв перед такой большой паствой. Тем не менее (как резко напомнил себе Шелк), он просит не больше, чем положено аколиту. Более того, Росомаха может начать немедленно, пока он, Шелк, моется и переодевается.

— Остановись, — сказал он водителю. — Остановись прямо здесь. Поплавок сел на землю перед алтарем.

Шелк выпростал ноги из-за турели и встал на краю палубы, получив в наказание приступ боли из щиколотки.

— Друзья! — Голос, пронзительный, но волнующий, который, как чувствовал Шелк, он должен был немедленно узнать, отразился от стен всех домов на Солнечной улице. — Это патера Шелк. Тот самый человек, чья слава привела вас сюда, в самый бедный мантейон города. К Окну, через которое боги опять глядят на Вайрон!

Толпа одобрительно заревела.

— Слушайте его! Вспомните ваше святое предназначение, и его.

Шелк, который узнал голос на четвертом слове, моргнул, тряхнул головой и посмотрел опять. Наступило молчание, и он забыл все, что хотел сказать.

На мысль его навел вол с роскошными рогами (по-видимому, подношение Фелксиопе, покровительнице гадалок), ждавший среди жертв; пальцы Шелка стали искать амбион.

— Вы, без сомнения, хотите задать богам много вопросов относительно нашего смутного времени. И есть еще много вопросов, которые должен задать я. Больше всего я желаю добиться милости каждого бога, но, главным образом, Колющей Сфингс, по приказам которой армии маршируют и сражаются, за мир. Но прежде, чем я попрошу богов говорить для нас, и прежде, чем я попрошу оказать мне милость, я должен помыться и переодеться в подобающую одежду. Как вы видите, я побывал в сражении — и в нем погибли хорошие и смелые люди; и, прежде чем я вернусь в дом авгура, вымою лицо и руки и брошу эту одежду в печь, я должен рассказать вам об этом.

Его слушали с запрокинутыми лицами и широко открытыми глазами.

— Вы, наверно, удивились, увидев меня в поплавке, принадлежащем гвардии. Некоторые из вас, увидев наш поплавок, безусловно подумали, что гвардия собирается помешать вашему жертвоприношению. Я понял это, как только увидел, как кое-кто обнажил оружие, а другие потянулись за камнями. Но, как вы видите, эти гвардейцы поддержали новое правительство Вайрона.

Крики и аплодисменты.

— Или, я должен сказать, возвращение старого. Они захотели, чтобы у нас был кальде…

— Шелк — кальде, — крикнул кто-то.

— …и захотели вернуться к формам правления, предписанным нашей Хартией. Я встретил некоторых из этих храбрых и набожных гвардейцев в Лимне. Я опасался, что некоторые подразделения гвардии попытаются остановить нас, и очень глупо предложил, чтобы они сделали вид, будто я — их пленник. Многие из вас смогут предвидеть, что произошло в результате. Другие гвардейцы напали на нас, думая, что спасают меня. — Он замолчал и набрал воздух в легкие.

— Помните об этом. Помните, что вы не должны предполагать, будто всякий гвардеец, которого вы видите, наш враг, и помните, что даже те, кто против нас, — патриоты Вайрона. — Он опять перевел взгляд на майтеру Мрамор. — Я потерял свои ключи, майтера. Открыты ли ворота сада? Мне нужно иметь возможность войти в дом именно через них.

Сложив ладони (которые могли бы принадлежать био-женщине) рупором, она приложила их ко рту:

— Я открою их для тебя, патера.

— Патера Росомаха, пожалуйста, продолжай жертвоприношение. Я присоединюсь к тебе так скоро, как только смогу.

Шелк неуклюже вышел из поплавка, пытаясь перенести весь вес на здоровую левую ногу, и тут же его окружили доброжелатели, некоторые в зеленой гвардейской форме или пятнистой боевой броне, большинство в ярких туниках или длинных платьях, и немалое число — в лохмотьях; они прикасались к нему так, как могли бы коснуться статуэтки бога, за пару секунд выпаливали ему, что являются его сторонниками и последователями и всегда будут поддерживать его. Потом они подняли его и понесли, как вспухшая от дождей река.

Внезапно рядом с локтем появилась садовая стена, в воротах махала ему майтера Мрамор, гвардейцы сдерживали толпу прикладами карабинов.

— Я всегда буду с вами, мой кальде, — сказал голос в его ухе. — Всегда, потому что вам нужен кто-то, кто защитит вас. — Это был тот самый капитан, с которым они завтракали в четыре часа утра в Лимне.

Ворота сада с грохотом захлопнулись за ними; ключ майтеры Мрамор, оставшейся на другой стороне, заскрежетал в замке.

— Стой здесь, — приказал капитан гвардейцу, одетому в броню. — Никто не должен войти. — Повернувшись к Шелку спиной, он указал на киновию. — Это ваш дом, мой кальде?

— Нет. Вот тот. Треугольный. — Он сообразил, с запозданием, что из сада дом не кажется треугольным; капитан может посчитать его сумасшедшим. — Тот, который поменьше. Патера Росомаха не запирал дверь. Мои ключи забрал Потто.

— Советник Потто, мой кальде?

— Да, советник Потто. — Нахлынула вчерашняя боль: кулаки Потто и электроды, черный ящик Песка. Честные ответы, которые навлекали только новые удары и электроды в паху. Шелк оттолкнул воспоминания и похромал по посыпанной гравием дорожке, капитан следом, за капитаном — пять труперов. Они прошли мимо умирающей смоковницы, в тени которой совсем недавно лежали животные, умершие, чтобы успокоить дух Элодеи; мимо беседки, в которой он говорил с Кипридой и болтал с майтерой Мрамор, ее садика, мимо его собственной ежевики и поникших кустов помидоров — и быстрее, чем его сознание успело вспомнить и проникнуться любовью к ним.

— Оставь твоих людей снаружи, капитан. Если они захотят, то могут отдохнуть в тени дерева, растущего у ворот. — Они тоже обречены, как и он? Стоя на палубе поплавка, он говорил о Сфингс; те, кто погибает в сражении, считаются жертвами ей, тогда как о тех, кого убивает удар молнии, говорят, что они — жертвы Пасу.

Кухня была в точности такой, какой он ее помнил; если Росомаха и ел с тех пор, как переехал в дом, то не здесь. Чашка с водой для Орева все еще стояла на кухонном столе рядом с мячом, выхваченным у Рога.

— Если бы не это, победили бы старшие мальчики, — прошептал он.

— Прошу прощения, мой кальде?

— Не обращай внимания, я говорю сам с собой. — Отказавшись от помощи капитана, он качал воду ручным насосом, пока не смог сполоснуть лицо и смочить холодной водой непокорные желтые волосы; но ему показалось, что от них по-прежнему пахнет туннелями, и тогда он вымыл их с мылом, прополоскал и вытер насухо кухонным полотенцем.