Девора - Александр Операй Страница 27

На пороге дома чужак. Он стучит в дверь. Просит впустить. Просит выйти наружу.

Он проделал долгий путь и добрался до края мира.

Он — это смерть.

Судный день.

Бледный. В черных одеждах.

Ему пора на тот свет.

Но зло существует.

Оно живет в этом доме.

И должно умереть.

Вот он.

Апокалипсис.

Среди пепла и пыли.

Ржавчины и мусора.

Сад разрушен и уже никогда не обретет прежнюю форму.

Высохшая трава и цветы оторвались от почвы и валяются под забором, напоминая волосы старика, почерневшие стволы красного клена и дуба тянут свои жуткие, искривленные ветки к бледному небу. Кусты можжевельника вдоль дорожки, которая ведет к маяку, все еще сыплют на землю мелкие листья-иголки, роняя их будто слезы о прошлом.

Океан бьется о скалы. Волны взлетают вверх и тянутся к маяку. Башня вот-вот упадет. За годы борьбы со стихией фундамент просел и камни в стенах вышли наружу. Бурые подтеки ржавчины — трупные пятна, пробиваются сквозь лепру облупившейся краски. Сигнальная часть и смотровая площадка сдвинулись с места и скрепят под порывами ветра. Доски, перила и стекла падают вниз.

Ветхий дом у основания маяка скоро рухнет и погребет под собой дворик и сад, кусты можжевельника и сухую траву.

Вокруг ни души. Движение, шорохи, скрипы — все это ветер. Будто раздосадованный мальчишка, он швыряет в окна пыль и мелкие камни. Никто его не накажет.

Чужак не спешит подходить.

Он здесь лишний.

Живой в царстве смерти. Дом и маяк — молчаливое кладбище. Оно требует уважения и смирения с тем, что все кончено. Исход был предопределен с самого рождения.

Это страшная мысль. Она не дает чужаку сдвинуться с места.

Он зажат между домом и океаном. Он все еще здесь. И не знает зачем. Дорога привела его сюда? Или он сам стремился попасть на маяк? Увидеть девушку еще раз.

Под ногами галька и камни. Раньше песок. Но скалы разрушились, горы рухнули вниз. Теперь остались обломки. Вот и ходи по ним туда и сюда. Прошлое. Ни на что не годное воспоминание. Вперед ли назад. Вправо и влево. Куда ни сверни. К прежнему не вернуться.

Ветер скрипит.

Знает правду.

Чужак подошел к океану и принялся раздеваться.

Он хочет избавиться от грязи. За годы скитаний она въелась так глубоко, что скорее всего проникла под кожу и теперь находится в сердце.

Он скинул куртку, но вовремя опомнился. Набрал в саду сухой травы и веток. Развел на берегу костер. Пламя играло на останках Вселенной. Чуть дымило. Запах праздника на заднем дворе. Жаренные сосиски на палке. Печенная в пепле картошка. Всего этого у него не было. Только воспоминания.

Чужак наконец-то разделся. Бледный пришелец на побережье неизвестной планеты. Высокий, все еще сильный. Мышцы и жилы. Раньше он думал, что никогда не умрет. Но теперь видит, как усыхает. Вены черные. Кожа сморщилась и обвисла. Скоро на груди проявятся ребра.

Он послушал, как бьется сердце. Тихо. Спокойно. Выдохнул и бросился в океан.

Вода обожгла. Он едва не вскрикнул от боли. Холод схватил его и потянул на глубину. Там был лед. Белый, чуть голубой кусок расколовшегося айсберга. Он приплыл сюда из другой части света. Может быть тоже хотел взглянуть на девчонку. То была последняя красивая вещь на изуродованном побережье.

Чужак погрузился на самое дно.

Царившая всюду тьма принесла ему облегчение. Он забыл себя и больше не хотел вспоминать. Погружаясь в пучину, он думал о том, что лучше умереть, чем жить словно механизм, замкнувшись в себе.

Время прекратило свой ход.

Он не вернется. Останется здесь. В мрачной и холодной утробе. Словно Иона, который попытался убежать от Бога. Чужак вверг себя в глубину, в сердце моря, и потоки кружили его, и волны проходили над ним. Бездна заключила его, своими запорами навек заградила от мира.

Но из чрева преисподней звучали странные звуки, будто айсберг скреб по дну океана. Чужак вновь и вновь слышал неразборчивый шепот:

—Abyssum invoco. Vaal invoco. Padre mea, invoco.

Он поддался призыву. Вспомнил голос девчонки. И вынырнул на поверхность.

Мир по-прежнему бледный. Словно труп Отца в морге. Никаких признаков жизни. В ожидании похорон. И того, кто проведет древний обряд. Прочитает молитву. Бросит землю в могилу.

Прилив подхватил чужака и вынес на берег.

Там. Возле скал. Он нашел круг призыва.

Старые, потрескавшиеся от времени камни, собранные девчонкой в три круга. Все руны на месте. Ни песок, ни вода не добрались до них.

Он постоял на самом краю.

Камни молчали.

Кривая линия побережья. Дом и маяк.

Пустота.

______________

Он вернулся к костру.

Закинул остатки хвороста и травы. Пламя не грело.

С неба сыпал снег.

Жуткий холод.

Чужак завернулся в одеяло. Дрожал. Клацал зубами. Не хотел идти к дому. Боялся приблизится к маяку. Ведь она была там.

Мертвая. Живая.

Он стал смотреть, как падают снежинки в костер.

Потом, когда надоело, принялся считать камни на берегу.

Все что угодно. Лишь бы не думать о девушке.

Сбылось все, что она говорила.

Словно проклятие. Злой приговор.

Она была ведьмой. Теперь нет сомнений. Мрачная, грустная девочка. Словно из фильма.

Она шептала ему в самое ухо:

—Иногда я думаю. Я верю. Мне кажется. Плохое случилось в тот самый день, когда твой Отец заставил меня сделать аборт. Весь этот долбанный мир сдох вместе с моей маленькой дочкой.

Он отмахнулся от боли.

В кармане рюкзака чужак обнаружил последнюю банку фасоли. Разогрел ее и проглотил содержимое в три захода. Мерзкая каша. Будто снова вернулся в детство. Со всеми «полезными» завтраками, которыми его пичкала мать.

Свет дня угасал.

На горизонте то и дело мерцали молнии.

Гнев и ярость.

______________

Он постоял на пороге.

В доме грязно и пусто.

Хаотическое, убогое окружение. Мебель разломана и валяется под ногами. Книги, картины и фотографии разодраны в клочья. Разбитые зеркала. На полу трещины и разломы.

И этот ужас. Кошмар и разруха. Они натолкнули чужака на странную мысль.