Волонтер: Нарушая приказы - Александр Владимирович Шувалов Страница 3

Август бежал к Карлу XII в Саксонию, но там того не застал. Король шведский отбыл на родину.

Вернулся он уже летом тысяча семьсот седьмого года, высадившись большим десантом под Ревелем.

Жара.

Синие кафтаны, с желтыми воротниками и такими же обшлагами. Монотонно стучит барабан, скулит флейта и тысячи ботинок выбивают неприятный ритм. Под цвет мундиров знамена. И все это движется по дорогам Лифляндии. Куда? Как куда, к Дерпту и Нарве.

Жара, пыль, пот, ржание лошадей. Дорога.

Чухонцы, завидев шведов, бегут к крепостям. Что забыли, кто в Прибалтике хозяин?

В стороне, остановившись на возвышении за маршем солдат, сидя на белых, как снег жеребца офицеры. Один из них Вольмар Антон фон Шлиппенбах, младший брат того, что лет пять назад командовал Нотебургом. Второй – Левенгаупт. Оба не в духе. Да и понять их можно жара. Оба платочками пот, выступающий на лице, вытирают.

А внизу синие кафтаны. Знамя на слабеньком ветерке, что дует с Балтики, еле-еле трепещется. Монотонно выстукивает ритм барабан, плачет тоскливо флейта. Тысячи ног, обутых в новенькие ботинки подымают клубы пыли.

Идут войска к Нарве, маршируют колонны к Дерпту.

Царевич Алексей уже более часа отбивал яростные атаки боцманмата Шипицына. Вот только это у него получалось с переменным успехом. Уклонялся, отступал, наносил колющие удары. Две рапиры просто слились в танце, таком безумном. Иногда наблюдая за тренировками царевича, которым тот уделял пару часов в день, Андрей говаривал:

– Это словно танго. Вот только, – добавлял комендант, – если танго танец любви, то это танец смерти.

На вопрос царевича, что это за танец такой, Золотарев отделался одной фразой:

-Это танец любви.

То, что он возник в Аргентине, Андрей умолчал. Ни сколько из-за опасения долгих объяснений, сколько из-за того, что не знал, существовала ли сейчас такая страна. Вполне возможно, что территория принадлежала Испании и носила совершенно иное название.

Танец танцем, но все эти уклоны, уколы и выкрутасы, что показывали семнадцатилетний царевич и его противник, так завораживали эстонца, что тот просто менял во время тренировок одного из участников.

Вот только, как отметил Алексей, Золотарев этим утром почему-то не явился. Причина выяснилась вскоре, когда в комнату, где проходили тренировки, вошел курьер. Его приход тут же был замечен, и поединок пришлось прекратить, ведь, по мнению обоих фехтовальщиков, тот вряд ли появился бы в помещении ни с того ни сего. Оба замерли и посмотрели на солдата.

– Господин поручик, – проговорил курьер, обращаясь к царевичу, – вас к себе господин комендант вызывает.

– Прошу прощение, – проговорил Алексей, обращаясь к напарнику, – я надеюсь, нам удастся попозже продолжить наше занятие.

– Так точно, – молвил Шипицын, (тут надо заметить, что сие обращение ввел в крепости комендант, в память о прошлой своей жизни, да и к тому же, по мнению Андрея, это и звучало, чем какое-то хорошо ваше высочество), отсалютовал рапирой.

Царевич ответил ему тем же. Подошел к стулу, что стоял у стены и взял кафтан. Знаком показал курьеру, следовать впереди.

Служивый развернулся и вышел из зала.

– Приготовьтесь к бою, боцманмат, – проговорил Алексей уже в дверях.

Настало время уделить внимание описанием внешности царевича, так как, скорее всего образ его, возникающий в сознании читателя, больше всего основывается на «Портрете Алексея Петровича», кисти Иоганна Готфрида Таннауер, или в лучшем случае, на образе, изображенном Черкасовым в фильме «Петр Первый». Во-первых, стоит отметить, что волосы Алексея были коротко пострижены. Выяснилось, что царевичу не нравятся длинные локоны, что спадали у многих мужчин на плечи, грязными клочьями. К тому же, как отмечал в своих записках венценосный отпрыск, именно такие волосы мешали во время нахождения на воздушном шаре. Ветер, бывало, пытался растрепать их, из-за чего становилось в полете не комфортно. Что же касается церемоний, на которых Алексею приходилось присутствовать, то ему приходилось довольствоваться париком, наподобие того, что носил князь Ижорский – Александр Данилович Меншиков. Вот и приходилось царевичу, когда его обычно вызывал к себе комендант, брать парик из рук своего денщика, и поспешно напяливать на голову. Во-вторых, царевич, из-за частых занятий физкультурой, коему занятию его надоумил Андрей, сильно возмужал. Поэтому и выглядел малец старше своих лет.

По коридору, следуя за курьером, они добрались до кабинета коменданта, но прежде чем войти в кабинет, Алексей задержался в приемной. Адъютант обязан был, доложит о его прибытии. (Хоть Алексей и был царских кровей, но по званию уступал Золотареву, а субординация – прежде всего).

Здесь он заметил Онегина, глядевшего в окно. Тихо подошел к своему денщику, от чего паренек (ровесник царевича) вздрогнул.

– Что стряслось? – поинтересовался Алексей.

Онегин покосился на поручика и проговорил в полголоса:

– Не могу знать ваше благородие.

– Да ну тебя, – махнул рукой царевич, – ты должен знать все. Ты чай мои глаза и уши.

Если бы он, сейчас взглянул в лицо бывшего помора, то увидел, как его приятель покраснел, но Алексей этого не сделал. Правда, от взгляда царевича не ускользнуло, как тот вытянулся по стойке смирно.

– Исправлюсь ваше благородие. – Прошептал денщик.

– Исправишься, – хмыкнул царевич, хотел что-то еще сказать, но тут дверь открылась, и адъютант сказал:

– Комендант ваш ждет.

Лешка поправил еще раз парик, одернул кафтан и вошел внутрь.

Андрей Золотарев стоял у открытого окна и смотрел на бастионы крепости.

– Плохи дела Алексей, – вымолвил он, не глядя на царевича, – швед идет к Нарве.

Новость была не очень приятная, если учесть, что отроку еще ни разу не приходилось участвовать в боевых действиях. И если честно признаться, то и сейчас вряд ли кто-то позволил бы, чтобы жизнь венценосной особы была подвергнута опасности. Хоть ему на вид семнадцати лет и не дашь, но возраст есть возраст.

– Знаешь что Алексей, – продолжил между тем комендант, – тебя нужно отправить подальше с фронта. Желательно в Москву, да боюсь, что толку не будет. Так мы только одного зайца убьем, тебя спасем. А мне желательно, чтобы и другое дело провернуть удалось.

Алексей насторожился. Вряд ли что-нибудь плохое мог задумать Андрей, но уезжать из полюбившихся ему мест как-то не хотелось.

– К батеньке твоему я тебя отправить не могу, – говорил Золотарев, – он сейчас в Польше, а чтобы для него добраться нужно, преодолеть шведский лагерь. – Царевич хотел, что-то сказать, но комендант словно прочитал его мысли, – увы, на воздушном шаре – не надежно. Отправляться нужно или в Санкт-Петербург, или в Псков. Псков меня лично устраивает, там сейчас войска Александра Даниловича, в Санкт-Петербурге – армия Головина. Поэтому другого выхода не вижу, как – Петербург, – вздохнул Андрей.