Другой город - Михал Айваз Страница 30

Мне показалось, что аскету можно доверять. И я рассказал ему историю о загадочной книге, стоявшей на полке букинистического магазина, и о поисках второго города. Он внимательно слушал меня; когда я закончил говорить, он поманил меня пальцем, кивнул, чтобы я наклонился к нему, положил костлявую руку мне на плечо и, притянув меня еще ближе к себе, зашептал в ухо:

– Твое путешествие было напрасным, зря ты подвергал себя опасностям. Я скажу тебе кое-что… Но не здесь, давай выйдем наружу.

В его шепоте я слышал беспокойство. Чьих ушей он боялся в таком месте, в сердце джунглей? Он думал, что у жестяного алтаря его может подслушать божество, или же в стене скалы было подслушивающее устройство? Он взял меня за руку и вывел из пещеры. Мы сели на песчаный берег, опершись спинами о скалу. Перед нами светилась красная полоса огня на другом берегу и его отражение на темной речной глади.

– Ты хочешь узнать город, который граничит с твоим, хочешь попасть в его центр, считая, что это одновременно и скрытый центр твоего собственного города? Ты полагаешь, что принять законы другого города значит восстановить миропорядок, который в твоих глазах рухнул… Ты не сможешь найти то, что ищешь.

Теперь страж храма говорил громче и его голос был спокойнее, чем в пещере.

– Значит, я иду не в ту сторону? – спросил я. – В джунглях сложно ориентироваться. Я очень устал.

– Нет, джунгли действительно входят в состав города, который ты ищешь. Если бы ты прошел еще немного, то скоро увидел бы над вершинами деревьев золотые шпили королевского дворца. Но и у другого города есть свои окраины, где он переходит в иное пространство. Возможно, ты попадешь в дворец на главной площади и будешь бродить по его коридорам, возможно, в королевской библиотеке ты возьмешь в руки Книгу законов, но это тебе не поможет, ты не найдешь там никакого начала, ибо все законы списаны у соседей, а те еще раньше переписали их у своих соседей… Тихо, ты не слышал какого-то бульканья в камышах? – В его голосе вдруг прозвучало то же беспокойство, что я уловил раньше, в скальном храме.

– Наверное, это рыба. Кажется, я уже немного знаком с этим учением. Я слышал стихотворение, автор которого утверждал, что разыскиваемый нами тайный центр – в действительности лишь край другого центра, который тоже является краем; а последний центр настолько далеко, что у нас нет надежды дойти до него.

– Кто же тебе такое сказал? – удивленно спросил отшельник.

– Феликс, птица-чтец, поведал мне это морозной ночью и падал при этом с подоконника.

– Ах Феликс… Он и не такое наговорит. Нет, в стихотворении, прочитанном птицей-декламатором, идет речь о совершенно ином учении. Дело вовсе не в том, что центр далек и труднодостижим, что первозакон непоправимо изуродован бесчисленными переводами переводов, примерно так, как искажается изначальное слово в игре в испорченный телефон, дело даже не в том, что лицо бога скрыто за тысячей масок. Удивительная тайна заключается в том, что никакого последнего центра не существует, за масками не скрывается никакое лицо, в игре в испорченный телефон вообще нет первого слова, у перевода нет оригинала. Есть лишь непрестанно кружащиеся четки перемен, рождающих дальнейшие перемены. Нет никакого города автохтонов, есть лишь бесконечная цепь городов, круг без начала и конца, где равнодушно плещет изменчивая волна законов. Есть город-джунгли и город, где люди живут на ограждениях автомобильных развязок, скрещивающихся в бесчисленных эстакадах, город из звуков, город в трясине, город гладких белых шаров, медленно перекатывающихся по бетону, город, состоящий из квартир, разбросанных по нескольким материкам, город, где из темных туч падают скульптуры и разбиваются о тротуар, город, где путь луны пролегает через квартиры. Все города одновременно центр и край, начало и конец, родной город и колония.

– Необычное учение, – сказал я. – Не могу понять, сулит ли оно отчаяние или странное счастье.

– Счастье и отчаяние – слова, имеющие смысл в мире, у которого есть начало и продолжение, центр и край. Если ты позволишь накатившей волне унести себя, то забудешь, что они означают, ты не сможешь сказать, что все не имеет смысла или что все до последнего атома исполнено смысла. Перед тобой откроется лабиринт искаженного времени, где в коридорах вдоль кирпичных стен будут равномерно расставлены светящиеся во тьме игральные автоматы с электронными играми о преследовании преследователей, ты не сможешь понять, сошел ли ты с ума или постиг тайну космоса, которая всю жизнь ускользала от тебя.

На другом берегу тихо и необыкновенно медленно падал высокий горящий ствол, повеял теплый ветерок, пятна красного света на черной глади задрожали и расплылись. Страж храма смотрел на игру света на воде и устало говорил:

– Не ходи никуда, каждый край – это начало и конец, любой город есть в равной мере фантасмагория безумного сна и скучная действительность. Город, где ты живешь, не в меньшей степени сон и галлюцинация, чем город мраморных тигров с малахитовой равнины, на чьих боках сияют, как драгоценные камни, капельки росы, когда на горизонте всходит алое солнце. Вернись в свой сон, приноси жертвы богам из твоего сна, используй ваши фантастические механизмы, вращающиеся и мечущиеся в странном сне техники, в пьянящем и невероятном танце. Вот я – жрец в святыне Даргуза: живи я в стране за высокой стеной из стальных листов, где верховным богом является геометрическая фигура, красный многогранник со множеством осей симметрии, я чтил бы это божество и вырезал бы его образ на хрустале. Вернись домой… Или не возвращайся, броди из города в город, пройди цепочкой городов. Конец будет одинаков…

Теперь уже и я слышал бульканье в камышах. Из-под воды появилось металлическое острие, закачалось и снова исчезло, потом вынырнула голова в темной резиновой маске, лицо пряталось за водолазными очками и раздвоенным шлангом, выходящим изо рта. Из реки вышла фигура в черном комбинезоне с кислородным баллоном на спине и с длинным узким мечом в руке. На его клинке лежал отблеск пожара. Под прилегающим резиновым комбинезоном вырисовывались линии женского тела. Ныряльщица сняла очки и вынула изо рта трубку, стянула с головы шлем и растрепала черные волосы: это снова оказалась Алвейра – с лицом искаженным злобой и ненавистью; за ее темным силуэтом горели джунгли, вокруг волнистых волос, как нимб, светился красный отблеск. Шлепая ластами, она сделала два быстрых шага, поднесла меч к шее стража и острием прижала его голову к скале.

– Наконец-то мы тебя подкараулили! – прошипела она. – У меня записаны на магнитофон твои богохульства, твои страшные оскорбления Даргуза. Мы давно подозревали, что ты последователь секты тысячи городов, но нам никак не удавалось поймать тебя с поличным, ты был хитрым и скользким как змея. За последние столетия наше внимание притупилось; нам казалось, что, после того как тысячу лет назад в вашего гнусного пророка вкрутили золотой шуруп, ваше извращенческое учение сошло на нет… И только недавно мы заметили признаки того, что недобитая змея вновь поднимает голову, мы находили во внутренних двориках следы ваших омерзительных оргий, обгорелые остатки швейных машинок, измазанные смородиновым вареньем…