Вечный день - Эндрю Хантер Мюррей Страница 32

Чендлер неприязненно уставился на нее.

—Так как вас зовут?

—Элен Хоппер,— слишком поздно для лжи.

Он кивнул, развернулся и зашаркал по длинному обшитому деревом коридору в заднюю часть дома. В воздухе стоял острый кислый запах, становившийся все резче по мере их продвижения.

Двери в первую по пути комнату, выходившую в коридор, не было. Несмотря на заклеенные шторы, та была ярко освещена изображением восходящего из-за горизонта красного солнца, спроецированным на экран из желтоватой парусины в дальней части помещения. Записанный голос монотонно бубнил о красоте рассвета. В кресле перед экраном, сидя спиной к коридору, сгорбилась щуплая фигурка единственного обитателя комнаты. В углу располагались односпальная кровать да комод, сплошь заставленный пузырьками с лекарствами.

—Моя жена,— буркнул Чендлер. Он заглянул в комнату и громко произнес: — Мириам, пришли из газеты. Хотят со мной поговорить. Это ненадолго.

Женщина в кресле, однако, никак не отреагировала.

Старик побрел дальше, во вторую гостиную, располагавшуюся в задней части дома, оклеенную темными обоями с цветочным орнаментом и обставленную викторианской мебелью. Он указал на кресло:

—Подождите здесь, пожалуйста.

—Да, конечно. Спасибо.

—Хотите перекусить или попить чего-нибудь? Чай?

—Да, чай, спасибо,— кивнула Хоппер.

—Так вы сказали, вы из «Мейл»?

—Из «Таймс».

—А, запамятовал. Через минуту вернусь.

Он вышел из комнаты, тщательно закрыв за собой дверь. Донеслось бряканье поставленного на плиту чайника, а затем шаркающие шаги по лестнице.

Хоппер поднялась из кресла и принялась осматривать помещение. Здесь было темнее: окна выходили на северо-запад, а значит, солнце редко заглядывало сюда даже во времена строительства дома. По обеим сторонам от каминной полки на стене висели бронзовые подсвечники в виде змей, со вставленными в головы свечами. В закопченном очаге высилась кипа старых бумаг.

Сквозь тонкую стенку из передней комнаты различалось бормотание записи. Теперь комментарий сопровождался звуками дикой природы: многоголосым хором птиц и воплями обезьян.

Телевещание после Остановки велось в рамках утвержденной правительством программы, предписывающей демонстрировать на публичных экранах в начале и конце каждого дня восход и закат. Возможно, тем самым власти хотели помочь населению адаптироваться.

Впервые Элен узнала об этой традиции в возрасте десяти лет и даже тогда сочла ее ребячеством. Ей-богу, какая-то порожденная корчами примитивного мышления идея с целью обманом вынудить людей поверить, будто мир не изменился! Отец ее подобных передач не переносил: «Мало кто обращал внимание на восход, пока он еще существовал, и начинать восторгаться им теперь попросту глупо». Он привил неверие и ей, ожесточив против окружающего мира.

И все же, когда отец слег с пневмонией — ей тогда было двенадцать лет — и его шанс на выздоровление оставался под вопросом, он стыдливо признался дочери, что хотел бы еще хоть раз в жизни увидеть рассвет и закат. Тактично не выговорив отцу за отречение, Хоппер выклянчила у школьной подруги кинопроектор и запустила его в отцовской спальне. Он разрыдался, стоило лишь изображению появиться на экране. Она тоже — вот только так и не поняла, из-за вида выползающего из-за горизонта солнца или из-за умирающего отца.

Через несколько лет правительство отменило трансляции — либо из признания несостоятельности затеи, либо из недовольства чрезмерной сентиментальностью, которую показы пробуждали в британцах. Однако традиция, оказывается, сохранялась и по сей день. Хоппер невольно задалась вопросом, сколько закатов и рассветов просматривает за день старушка в передней комнате.

Снова послышался скрип ступенек. Через минуту дверь отворилась, и в комнату с подносом в руках вошел Чендлер.

—Не знал, какой вам больше по вкусу,— заявил он своим пронзительным дребезжащим голоском,— так что приготовил без всего.

Скорее всего, старик попросту решил сберечь молоко. Хоппер взяла чашку и сделала глоток горячего горьковатого напитка.

Тяжело дыша, старик уселся напротив и тоже принялся за чай. С бледного морщинистого лица на нее уставились маленькие колючие глазки.

—Так что вы хотите узнать?

Хоппер достала из сумки блокнот. Слава богу, прихватила его с собой.

—Нас интересует дополнительная информация о карьере доктора Торна. Мы общались с кое-какими его родственниками, но, несомненно, работа занимала столь огромную часть его жизни…— тут ей вспомнилось, что где-то она читала, будто речь лжеца отличается излишним количеством подробностей, и решила сделать паузу. Горло ей тут же сдавила паника. «Да что я вообще здесь делаю?» — Нам вправду хотелось бы знать, каково было работать с ним.

Чендлер молчал секунд десять, на протяжении которых Хоппер заставляла себя успокоиться. Наконец он заговорил:

—Мы начали работать вместе еще до Остановки. Вы наверняка ведь не помните того времени, не так ли?

—Не очень.

—Вам повезло.

Хоппер предпочла отмолчаться.

—Я всегда считал, что лучше уж быть Каином, нежели Адамом. Никаких воспоминаний о рае. Только ты сам и новое положение вещей…

Старик снова погрузился в молчание. Хоппер уже начала подумывать, не подстегнуть ли его, как он неспешно продолжил:

—С Эдвардом я познакомился в Кембридже. Я был кем-то вроде помощника у множества преподавателей. Сдал все экзамены, да так и не смог уехать. К счастью, меня сочли полезным, так что я получил работу личного секретаря, скажем так, и остался уже официально.

—Каким он был?

—Гениальным, естественно. Исключительно одаренным. Он был моложе меня. Стоило ему закончить первый семестр, и обучать его мне было уже нечему. Схватывал все на лету. Со временем я стал его лаборантом. Мы вместе работали над новыми сортами.

—И какими же?— не смогла сдержать любопытства Хоппер. Старик покосился на нее.

—Всякими. Вашим читателям что-то известно о сортах риса?

—Пожалуй, нет. Прошу прощения. Продолжайте, пожалуйста.

—А потом я стал и личным секретарем Эдварда. Думаю, он понял, что на меня можно положиться,— даже по прошествии стольких лет Чендлеру льстила хоть какая-то собственная значимость в жизни выдающегося человека.— Вместе с ним я переехал из Кембриджа в Гарвард.

—Что он представлял собой как личность? На ваш взгляд.

—Близко-то я его даже и не знал. Да близко его вообще никто не знал, как мне представляется. Его интересовала только работа. Сына своего и то едва ли упоминал.

—Сына?— невольно вырвалось у Хоппер.

—Да,— старик смерил ее подозрительным взглядом.— Странно, что никто из членов его семьи, с которыми вы разговаривали, не сообщил вам про сына.