Филумана - Валентин Шатилов Страница 32

Почти у самых ворот я распахнула дверцу кареты. Выглянувшая вслед Лизавета ахнула, народ оторопел.

А я уже была на крыше кареты. Сорвала с шеи платок – так, чтобы всем была видна Филумана, засиявшая своим магнетическим блеском в первых лучах восходящего солнца. И закричала толпе:

– Мир и спокойствие да пребудут в Суроже! Правь с нами! Ждите меня и готовьтесь праздновать!

– Княгиня! Княгине слава! Свет наш княгиня! – возопила восхищенная толпа. Да так, что кони шарахнулись и карета качнулась.

Но я уже спрыгивала на облучок, Никола поспешно захлопнул за мной дверцу кареты, закричал:

– И-и, залетные!

И мы вылетели за городские стены.

Я еще раз приоткрыла дверцу, оглянулась. Народ кидал шапки и махал руками, лыцарство, так и не выступившее за городскую границу, едва сдерживало хрипящих, танцующих на месте коней. И только кравенцовское посольство – из двух карет (княжеской, с изумрудно отсвечивающим гербом, и простой кибитки для баб-поварих), телеги, пятерых всадников и трех запасных лошадей – выехало вслед за нами из ворот.

На дорогу в Вышеград.

* * *

Кое-что я начала понимать об этом мире после того, как моя карета, спокойно ехавшая впереди нашего небольшого каравана, вдруг начала трястись больше обычного, а потом резко остановилась и накренилась так, что я съехала в самый угол сиденья.

Мирно посапывавшая в дреме Лизавета не удержалась со сна и свалилась мне под ноги. И на ноги.

– Ой-ой, госпожа, что такое? – послышался снизу ее очумелый голос.

– Если ты позволишь мне встать, то я попробую узнать, – морщась и пытаясь вытащить платье из-под Лизаветы, ответила я.

Послышались мужские голоса. Через окошко я увидела, что кравенцовские всадники подскакали и спешиваются.

– Ой, сейчас, сейчас, госпожа, – барахтаясь в надетой на нее господской юбке, причитала Лизавета. Я ей позволила выбрать что-нибудь в дорогу из княжеского барахла – и вот результат: она запуталась в непривычном обилии ткани.

– Прощения просим, госпожа, но с вами все в порядке? – постучал в окошко Никодим.

– Все, – ответила я и высвободила наконец свои ноги из-под Лизаветы. – Что стряслось?

Карета стояла, погруженная по ободья в заросли зелени. Двумя колесами на каком-то бугорке, невидимом среди травы.

Наезженная дорога осталась метрах в десяти справа. Лошади мирно пощипывали листики.

– Кучер ваш заснул, – сумрачно ответил голос Порфирия с другой стороны кареты.

– Заснул? – удивилась я и вдруг поняла, что не чувствую его и не вижу даже сонных мыслей.

Спрыгнув со ступеньки, я прошуршала подолом о волны травы и, обежав карету, склонилась над лежащим на облучке

Николой.

– Он не спит. Он без сознания! – Я осторожно похлопала его по скулам. Массажу лица очень мешала густая, пегая с проседью борода.

– Княгиня?..

От своей кареты к нам бежал Михаил.

– Со мной все в порядке, – успокоила я его. – Но вот мой кучер что-то вдруг потерял сознание. Начались обещанные неприятности.

– Обещанные? – Михаил улыбнулся. – Вы все под впечатлением хитроумных речей Селивана? Что тут с вашим кучером?

Он тоже склонился к Николе, потормошил его за плечо:

– Ну хоть дышит. А вы, княгиня, хорошо его знали?

– В каком смысле? – удивилась я. – Он привез нас в Сурож, потом к княжеским теремам, теперь в Вышеград везет. Как я еще должна его знать?

– Вы говорили с ним? Приказывали?

– Приказывала? Ну приказала, кажется, в самом начале. Везти нас в Сурож. Вы думаете – я замучила его приказами? – Мне стало смешно. – Вовсе нет! Даже приказы готовиться ехать в сурожские терема и в Вышеград я передавала ему через Ли-завету.

Михаил с Порфирием переглянулись, и я услышала брезгливую мысль старшего брата: «Княгиня еще!… О слугах позаботиться не может!»

А Михаил сочувственно сказал:

– У вашего кучера навья истома.

«Навья истома! Навья истома!» – удивленно-сочувственно разнеслись его слова во всех головах.

– Что у Николы? – высунула голову из кареты Лизавета, которой, видимо, удалось справиться с юбками.

– Навья истома, – нехотя буркнул ей Никодим.

– Что? – Лизавета побледнела и зажала открывшийся рот кулачком.

А потом выскочила и забегала вокруг меня, яростно выкрикивая:

– Это не так! Не может такого быть! Не может!

– Это болезнь? – запаниковала я. – Она заразная?

– Давайте сделаем так, – предложил Михаил. – Чтобы не останавливаться и время не терять, я пока посажу править вашей каретой своего человека. – Он обернулся и приказал: – Ролка, привязывай Черномора к запасным лошадкам, а сам садись вместо кучера княгини. А вашего кучера, госпожа, мы пока пересадим к вам, в карету. Пусть его ваша служанка придерживает, чтоб он не сваливался с сиденья. А как придет в себя – побеседуйте с ним, поговорите.

– О чем? – Я недоуменно смотрела на Михаила.

– О чем угодно. Не имеет значения. Когда у нас будет остановка на обед, мы с вами обсудим кое-что. Не переживайте, вам навья истома не грозит!

Князь ободряюще улыбнулся, но он сейчас был единственным, кто испытывал ко мне добрые чувства. По крайней мере, в его доброе ко мне отношение хотелось верить. Про остальных я знала наверняка. Самое безобидное из названий, которые они давали мне мысленно, было «злая госпожа». Вслух не было произнесено ни слова, но люди, стоило мне посмотреть на них, отводили глаза, не в силах скрыть неприязни.

В полном замешательстве я смотрела, как тяжелого, обмякшего Николу впихивают в карету, а когда мы тронулись в путь, первым делом спросила Лизавету, изо всех сил удерживающую грузное тело кучера от падения на пол:

– Что такое «навья истома»?

– Это… – Она пыхтела, перехватывая Николу то за ворот, то за грудки, – Это вранье все… И неправда… Не может такого быть!…

– То, что «не может», – это я поняла.

Я принялась помогать Лизавете – когда Никола клонился вперед, упиралась ладонями ему в грудь. Пока нам удавалось совладать с его бесчувственной тяжестью.

– А если «может»? Тогда это что?

Лизавета отвела глаза, чем сразу напомнила кравенцовиев.

– Это, – с немалым трудом выдавила она, – когда господин своих слуг не любит… Но это не про вас! – тут же вскинулась Лизавета. – Вы любите! Вы добрая, вы хорошая!

– Подожди, – попросила я. – Толком объясни. Не любит– и что? Голодом морит? Плетьми забивает?