Охота на Минотавра - Николай Чадович Страница 33

Виса получилась простая и доходчивая:

Трудный жребий

Мне выпал

Сражаться с тремя

Разъяренными псами.

Кто устоит против них?

Только тот,

Кто на равных с богами.

Олаф сражен был секирой.

Хродгейра пронзило копье.

Сурта могу я добить

Чем угодно,

Хоть пальцем, хоть щепкой,

Участь хозяев

Разделит и рать,

Что явилась сюда

Вместе с ними.

Смерть уже рядом.

Достойно встречайте ее.

Смысл последних слов еще не дошел до сознания дружинников, в мрачном молчании наблюдавших за бесславной гибелью своих предводителей, а мои воины и домочадцы, под прикрытием дыма скрытно подобравшиеся к кораблям, уже напали на них с тыла.

Троих или четверых пришельцев пронзили выпущенные в упор стрелы, а остальных оттеснили от кораблей и загнали в воду. Победа досталась легко – с нашей стороны погиб только кузнец, даже в бою орудовавший своим молотом. Вот ведь какая незадача – нагадал смерть мне, а нарвался на нее сам.

Оставалось еще окончательно решить участь Сурта Острозубого, который уже перестал впустую махать мечом и опирался на него, как на костыль. Сапог его раздулся от крови, словно мех от вина.

После всего, что случилось сегодня, смерть последнего из сыновей Торкеля уже не могла добавить мне ратной славы. Но, с другой стороны, и его прошение не смягчило бы сердца моих многочисленных врагов. Как же быть? Жребий, что ли, бросить?

– Почему ты умолк? – с презрением спросил я. – Кто еще совсем недавно поносил меня самыми последними словами? Если твой язык прирос к зубам, то я могу выбить их.

– Каких слов ты ждешь от меня, Эгель Змеиное Жало? – прохрипел Сурт. – Славить тебя я не собираюсь. Умолять о пощаде тоже. После пережитого позора мне незачем оставаться на этом свете. Радует меня лишь то, что в царство мертвых мы сойдем вместе.

В тот же миг я получил удар в спину – слава Одину, не мечом и не секирой, а скорее всего обыкновенным кухонным ножом. Стальных колец моей ратной рубашки он не пробил, а только вмял их в тело.

Сурт, вздымая меч, уже прыгал ко мне на одной ноге, но я успел отскочить в сторону и обернулся к новому противнику лицом.

Оказывается, на меня напала старшая из дочерей Торкеля, та самая, с которой я так славно позабавился этой ночью. Сейчас она всем своим видом – а в особенности безумными глазами – очень напоминала валькирию. Нож для разделки рыбы, зажатый в ее правой руке, при умелом обращении мог быть не менее опасен, чем меч.

Еще я успел заметить, что ворота усадьбы распахнуты настежь и двор пуст.

Ох, ответит мне Грим Приемыш за то, что оставил заложниц без присмотра! Но сначала мне ответит эта дерзкая девчонка, покусившаяся на жизнь хозяина. На куски разорву! Скормлю собакам! И ее сестричку заодно! Изведу на веки вечные всех потомков Торкеля Длиннобородого.

Нет, нельзя допустить такое! (Это опомнился я, Олег Наметкин, прежде таившийся в чужом сознании, как мышь под веником.) Не трогай, гад, потомков!

Ведь и я отношусь к их числу, а эта растрепанная девушка есть моя праматерь, чье лоно породило длиннейшую череду поколений, приведшую меня в бездну времен.

Если она вдруг умрет, то не станет ни гвардии сержанта Лодырева, ни Антониды Мороз, ни участкового Бурдейко, ни меня самого!

Мир изменится. В худшую или лучшую сторону – не важно. Но это будет уже совсем другой мир.

Исторические ошибки надо исправлять. Пусть лучше умрет мой пращур Эгель Змеиное Жало. И как его вообще земля носит!

Я перехватил руку девчонки и легко вырвал нож. Рубить с такого расстояния было неудобно, и сначала пришлось отшвырнуть ее прочь.

А потом мое сознание вдруг помутилось, как это бывает после хорошей затрещины. Не иначе, как духи мщения решили окончательно расквитаться со мной. Что же, лучшего момента для этого и придумать нельзя.

Воля моя ослабла, а руки бессильно повисли, словно я превратился в старика. Надо было бежать прочь от этого проклятого места, а я почему-то пятился назад, прямо под меч Сурта. Вот уж кто, наверное, возрадуется…

Последняя мысль, сверкнувшая в моем сознании почти одновременно со священным огнем, возвещающим о переходе в небесный чертог, где вечно пируют и меряются силами павшие на поле брани воины, была такова: «А ведь кузнец все же оказался прав. Судьбу не обманешь…»

Короче говоря, Эгелю Змеиное Жало, моему пращуру этак в колене сороковом, напрочь вышибли мозги (в нашей родне это, наверное, наследственное).

Спору нет, он получил по заслугам, но я-то ради чего страдаю? Сами подумайте – за считанные часы умираю второй раз подряд! Такого и врагу не пожелаешь (ну если только профессору Котяре).

Я покинул агонизирующее тело Эгеля так поспешно, что сначала даже и не понял, в какую именно сторону направляюсь – то ли дальше в прошлое, то ли обратно в будущее (да простит меня мистер Земекис за невольный плагиат).

Впрочем, этот вопрос очень скоро прояснился, ведь на сей раз я ощущал себя не снежным комом, катящимся с крутой горки, а воздушным шариком, взмывающим в небеса. Как ни странно, но в ментальном пространстве, почти не имеющем аналогий с нашим миром, понятия «вверх» и «вниз» тоже существуют.

Подъем этот был столь стремительным и неудержимым, что по ходу его я не смог зацепиться ни за одного предка, хотя и старался. В результате я вновь оказался в многострадальном теле Олега Наметкина, являвшемся для моей души как бы конечной точкой любого путешествия.

Вопреки ожиданиям, моя телесная оболочка находилась во вполне приемлемом состоянии – сердце билось, легкие дышали, в желудке урчало.

В палате почти ничего не изменилось, даже часы на стенке показывали примерно то же время. Исчезла только тетя-смерть вместе со всем своим жутким инвентарем. Моей правой руке и моему матюгальнику, то бишь рту, была возвращена свобода действий.

Некоторое время мы с Котярой в упор смотрели друг на друга. Он при этом лукаво улыбался, словно дедушка Ильич, подстреливший очередного зайчика, а я размышлял, как лучше поступить – плюнуть ли ему сначала в рожу или сразу поднять крик на всю лечебницу.

Однако Котяра, очень чуткий ко всем жизненным коллизиям, опередил меня.

– Прошу покорно простить за те не совсем приятные минуты, которые вам пришлось недавно пережить, – сказал он проникновенным голосом. – Уверяю, что акт эвтаназии был всего лишь инсценировкой, а препарат, который вам ввели, совершенно безвреден. Готовясь к нынешнему эксперименту, я заранее предполагал, что прежние приемы перехода в ментальное пространство могут оказаться мало эффективными. Установка на суицид потеряла свою актуальность, не так ли? Пришлось делать ставку на совсем иные побуждения. Такие, как инстинкт самосохранения, например. И, судя по всему, мой план удался.