Босиком в голове - Брайан У. Олдисс Страница 35

В комнату вбегает У. Он держит под руку А. У. радостно представляет А. Джи. Тот благосклонно улыбается и изящным жестом руки приглашает А. сесть возле него. Начинается пиршество. На столе zakuski, пироги, shashlik, palachinke. Это кавказский пир, он будет продолжаться не час и не два. Время от времени Джи молча ухмыляется. Все молчат. А. через каждые пять минут лепечет что-то себе под нос. У. в ужасе. Он понимает, что Джи устроил этот пир с одной-единственной целью — испытать А.

Удивительное гостеприимство и легкое кахетинское развязывают А. язык. Он всегда был душой любой компании, в которой ему доводилось бывать. Вступает хор. Слова, срывающиеся с уст А., теперь слышны всем.

Он говорит о войне, он в курсе всего, он подробно описывает положение дел на Западном Фронте.

Каждому из союзников дается оценка — этим мы можем доверять, этим — нет. Наш главный враг — Австро-Венгрия.

Пьет вино и широко улыбается.

Передает присутствующим все сплетни, которые можно услышать ныне в высшем обществе Москвы и Петербурга.

Покончив с предыдущей темой, тут же переходит к обсуждению проблемы хранения овощей для нужд армии. Капусту можно солить, с ней особых проблем нет, а вот с луком, например, все куда сложнее.

Теперь говорит об искусственных удобрениях, агрохимии, химии вообще и о тех серьезных успехах, которые делает в последнее время российская промышленность.

Пьет вино и широко улыбается.

Новый заход. Теперь он раскрывает перед ними свои познания в философии, отдавая должное хозяину дома, любезно пригласившему его на этот замечательный обед.

Еще пара тем: мелиорация, спиритизм и его роль в современной жизни. Отсюда переход к чему-то весьма странному, тема этой части его монолога — «материализация рук».

Всего остального, сказанного им в этот вечер, мы не помним. Какое-то время речь шла о космогонических теориях, которыми А. некогда увлекался, но эта часть разговора была самой темной и потому не запечатлелась в умах слушателей.

Из всех присутствующих в комнате людей он был самым счастливым — в этом можно было не сомневаться. Выпив вина и широко улыбнувшись напоследок, он откланялся.

У. то и дело пытался прервать это словоизвержение, но каждый раз Джи смотрел на него так грозно, что У. смущенно замолкал. Повесив голову, он смотрел на А., пожимавшего Джи руку и благодарившего его за содержательную беседу. Крупный план — лицо Джи. Джи еле заметно улыбается и подмигивает зрителю. Ловушка сработала.

Следующий эпизод. Джи радостно скачет на месте и запевает песню собственного сочинения. Ученики один за другим присоединяются к нему. Экран заполнен кружащимися телами. Конец.

Монтажная группа немедленно приступила к работе. Тем временем был найден и исполнитель роли Колина Чартериса — им стал французский актер Мистраль. Во время войны Франция сохраняла нейтралитет, и потому Мистраль был одним из немногих допсиходелических людей, живших в ту пору в Брюсселе. Именно он играл на здешней студии все мало-мальски серьезные роли. В свободное от съемок время он потреблял в больших количествах консервы, доставлявшиеся специально для него из Тулузы, исполнял суфийскую медитацию, посещал двух юных сестер-гречанок, живших в ближнем пригороде, и просматривал фотоальбомы, изданные «Галимар».

Сценарист Боуриса Жак де Гран, напомадив волосы маслом горечавки, направился к лагерю мотопаломников, избравших своей стоянкой наидиковиннейшую окраину Брюсселя. Он надеялся побеседовать с мессией лично и разузнать подробности его личной жизни.

Когда де Гран оказался в эпицентре дымовой завесы, он увидел мессию. Тот сидел на старой кровати, задумчиво покусывая ногти. Дурные образы, женщины, мрак. Он чувствовал, что его нынешнее «Я» уже отработало себя, что они попали в силки истории, что силы его подходят к концу и спасти его могут лишь женщины, но это произойдет не сейчас. Он задумчиво покусывал ногти, глядя на то, как мир съезжает все ближе и ближе к краю. Плошка Земли на крутом панцире радиоактивной черепахи.

— Мы очень рады тому, что вы посетили нас в самом начале своей карьеры, господин Учитель. Именно наш народ сподобился лицезреть первые ваши чудеса. Как вам понравилась Бельгия? Планируете ли вы задержаться здесь или нет? Не собираетесь ли вы воскрешать в ближайшее время и каких-то других людей? Да, пардон, — вот моя визитка!

Визитка была, мягко говоря, странной — от нее к телу гостя отходило нечто, очень похожее на человеческую руку.

— Все началось с видения, посетившего меня в Меце. Мое путешествие на север и вся эта паутина фотогробий берут начало оттуда — не из итальянского лагеря, из Меца.

— Все понятно.

И снова свежесть масла горечавки — голова, грудь, рот. Нда — здесь ПХА до сих пор стоит в воздухе.

— Пардон, вы, кажется, сказали фотогробий? Насколько я мог понять из статей в газетах, вы распространяете учение Успавского — не так ли?

— Так же, как и Успавский, я понял, что Запад погряз в мелочах, кошмар, посеянный арабами, на деле был благословением из полунордического междометия, мы разом перенеслись в определенность световых усиков и лучиков, когда тенистые…

— Я вас понял. А как насчет дальнейших воскрешений? Только отвечайте, пожалуйста, почетче.

Здесь Запад грязь немыслимая поблескивает изумрудами мерзозойская эра когда молчанием золото лишь карточка участника «Дайнер Клаб» может открыть перед тобою все двери. Вариант разрушенного войной города. Так-так. Глядя в глаза де Гранду:

— Европе не утолить бензинового голода. Мы, Марта и Англина, перемещаемся чудесным образом, мы не нуждаемся в горючем, в то время как ваша великая западная цивилизация вырыла…

— Можете не продолжать — я понял ход ваших мыслей. Выходит, вы считаете, что пришло время платить?

— Разумеется! Карманы наши пусты, и потому мы снова в пункте икс, мы вновь у врат и град открыт пред нами. Друг мой, как это замечательно, мы в самом начале пути с той поры, как мы оставили блаженные пещеры нашего неведения и обратили свои взоры к звездам, сменилось сотни две поколений, и вот теперь все возвращается на круги своя, и нам пора оснастить свои копья кремневыми наконечниками, что на деле совсем не просто, ибо…

— Все ясно. Мы ходим кругом.

— И это замечательно, поскольку у нас возникает реальная возможность измениться внутренне, перестать быть машинами и стать тем самым совершенно новой расой, пестовать которую призван я.

Тишина. Новые твари то и дело срываются с новых дерев, что взросли на каменных берегах нашей юности.

— Благодарю вас, Учитель. Если я правильно вас понял, в обозримом будущем вы не собираетесь заниматься воскрешением — верно?

— О, гиацинты бедер Анджелин! Объяли воды скорбные по грудь души где был бальзам отростки балзы но я непримиримус ибо помню дщерей Евы нежные касания они кровавиком своим меня гелиотропны и это вектор наших жизней ее атиллова пята.