Переселение душ - Барри Пейн Страница 37

7 июля. Я был не прав, утверждая, что я — последний человек на земле. Скорее всего я мертв. Я знаю, почему дог завыл и умчался прочь. Белая вересковая пустошь заполнена мертвецами. Теперь я вижу их не только при лунном свете, но даже солнечным днем. И мне не страшно. Думаю, что я мертв, ибо мне видится линия, пересекающая мою жизнь, а на другом ее конце что-то необычное, чего не передать словами. Я перелистал дневник, перечитал то, что писал о мистере Толлере, о шампанском, о деньгах. Видимо, описанные мною события все-таки происходили. Значит, я жив, так как могу писать, и даже ем, и гуляю, и сплю, а поутру просыпаюсь. Если я не мертвец, то кто я тогда? Сегодня я натолкнулся на давнишнее письмо, с подписью «Джулия Джарвис» и конверт на мой адрес… Интересно, кто она такая, эта Джулия Джарвис?

9 июля. Приезжал какой-то тип в сюртуке. Он непременно желал встретиться со мной. Он хотел, чтобы я куда-то ехал с ним, говорил, что мне будет гораздо лучше, я стану нормальным человеком, если за мной будет уход. Он и не ушел, пока я не сказал, что убью его. Тогда вмешалась женщина из сельского дома, но я обещал убить и ее.

Я просто не могу выносить людей. Я — нечто особое, нечто другое. Я не жив и не мертв. Не могу даже представить, что я такое.

16 июля. Я все решил и теперь доволен. Я доверяю лишь своим чувствам. Я знаю теперь, что я — бог. Раньше я был очень застенчив и не уверен в себе, никогда не слышал, чтобы простой служащий стал богом. Оказывается, может.

Я давно собирался пойти к холмам, которые находятся на севере. Издали они кажутся пурпурными. А если подойти поближе, то увидишь, что сначала они серые, а затем зеленые. Порою создается впечатление, что на холмы накинуты серебряные нити — это полоски солнечного света украшают их.

Я медленно поднялся на холм. Воздух был нет подвижен, жара стояла ужасная. Но как только я оказался на вершине холма, разразилась гроза. Я не обратил на это внимания, потому что мертвец, которого я встретил у вересковой пустоши, сказал мне, что молния не посмеет тронуть меня. На вершине холма я обернулся и увидел, как буря бушует под моими ногами. Это было подвигом с моей стороны, что я пошел туда, где собираются другие боги. Низко нависшие черные грозовые тучи прячут их от людей, да и вспышки молнии не позволяют людям рассмотреть их.

Некоторые из богов были подобны большим картинам, которые я видел на щитах, рекламирующих пьесы в театре или еду, которая, как предполагается, придает сил и укрепляет мышцы. Боги прекрасны лицом. И по выражению их лиц не понять, довольны они или сердятся, испытывают боль или нет. Они сидели длинными рядами, отдыхая на вершинах холмов. А между ними и землей бушевала буря.

Среди них была молодая девушка. Мне казалось, что такие глаза, как у нее, я где-то видел. Возможно, это было в той части моей жизни, которая уже забыта. Какое это величественное чувство — стоять рядом с богами и знать, что ты сам бог, что молния не может повредить тебе, что ты вечен!

18 июля. В полдень буря продолжалась, и я поспешил к месту встречи, далеко от холмов, и, хотя я поднялся довольно быстро, гроза прошла, и они исчезли.

1 августа. Мне приснилось, что завтра я должен вернуться к холму снова и боги будут там, и буря укроет нас от непосвященных, и сильный свет ослепит того, кто осмелится рассматривать нас. Поэтому я решил не есть и не пить: я — бог, и мне этого не нужно. Раньше я с трудом отличал одного бога от другого. Теперь я вижу все и многое понимаю. И это мне кажется удивительным. Призраки, гуляющие по пустоши в солнечном свете и при скоплении богов и богинь, те самые призраки, вместе с которыми перемещался и я, прежде чем сам стал богом, — это всего-навсего черные тени. Черная тень, стоящая рядом со мной, злит меня, и я желаю уничтожить ее. Возможно, это мои ничтожные останки — останки того, что я собой представлял ранее, находясь по другую сторону бытия. Как-то странно, что я, бог, вдруг чувствую гнев…

Радость ожидает меня завтра. Как предсказано во сне, я обручусь с прелестной богиней, похожей на молодую девушку. Она вручит мне веточку вереска в знак…

Его обнаружили вечером, первого августа.

— Мне восковую куклу, пожалуйста, — попросила продавца женщина.

Взглянув на нее, продавец прикинул, что дорогая вещь ей не по карману, и предложил ей куклу подешевле, стоимостью два шиллинга.

В самом деле Грэйс Мордаунт была отнюдь не богата и выглядела отнюдь не богато. Платье на ней было самое простенькое. Зато у нее были красивые глаза и темные вьющиеся волосы, которым могла бы позавидовать любая женщина. Волосы она не стригла, а укладывала в тугой пучок, хотя могла бы смотреться намного привлекательнее, изменив прическу. Ее было тридцать два года, и она зарабатывала тридцать шиллингов в неделю.

Кукла за два шиллинга ей не понравилась.

— Никуда не годится, — сказала Грэйс, бросив на дешевую куклу презрительный взгляд.

Продавец, видимо, согласился с нею и предложил:

— Верно, мисс. Посмотрите вот эту. Очень симпатичная, к тому же с приданым — со сменным комплектом одежды. Четыре шиллинга и два пенса. Загляденье, а не кукла.

Мисс Мордаунт осторожно приняла игрушку, повертела ее — та открывала и закрывала глаза, — но осталась недовольна.

— Сдается мне, сказала она, — …э-э-э… малышка хотела бы куклу больше. — Заминка, с которой мисс Мордаунт произнесла эту фразу, свидетельствовала: Грэйс не привыкла лгать. Кукла предназначалась вовсе не для маленькой девочки; больше того, никакой девочки не было и в помине.

В конце концов мисс Мордаунт (а она зарабатывала тридцать шиллингов в неделю) покинула магазин с покупкой — куклой стоимостью восемь шиллингов.

— Настоящее произведение искусства, — нахваливал куклу продавец, заворачивая в мягкую бумагу и укладывая в коробку. — Чудесная игрушка. Несомненно, она понравится вашей до чурке. — Казалось, ему и в самом деле не хотелось расставаться с куклой, он всего лишь уступает ее этой женщине с большими печальными глазами.

Он попытался обратить ее внимание и на гироскоп, и на заводной скелет, «хитроумную штучку». Но мисс Мордаунт даже смотреть на них не стала, сказав, что ей больше ничего не надо.

Она ушла из магазина с куклой в коробке.

На коробке имелась аккуратная петелька — для того чтобы покупательнице удобнее было нести ее. Но Грэйс бережно несла коробку, прижимая к груди обеими руками.

На Тотнем-Корт стоял невообразимый шум. Двери автобусов с грохотом открывались, впуская служащих после работы, затем с таким же грохотом закрывались и с ревом трогались. Извозчик огрел кнутом собаку, и та взвыла от боли и обиды. Мальчишки — разносчики газет вопили истошными голосами: «Футбольное обозрение! Футбольное обозрение!» И в этом гаме никто не услышал, как мисс Мордаунт сказала своей ноше: