Сопротивление королевы - Ребекка Росс Страница 39

Толпа загудела. Лорды и леди вокруг меня принялись с негодованием перешептываться. Изольда и Грейна сидели как каменные, уставившись на Деклана.

– Судья, – наконец произнесла Изольда голосом твердым, как клинок, – призовите суд к порядку.

Судья казался взволнованным, переводя взгляд с меня на Деклана.

Принц открыл было рот, но толпа закричала хором, поднимая кулаки:

– Да падет его голова!

Голос принца потонул в протестах, и судья торопливо провозгласил приговор Деклану – такой же, какой вынес его отцу и матери. Смерть от меча чрез три дня.

Я еще держал кулак в воздухе, когда Деклана увели с помоста. Когда злобный взгляд принца встретился с моим, я не торжествовал, но в моих глазах горело обещание.

«Твой Дом обратится в прах».

И Деклан понял. Он с рычанием сбежал по ступеням эшафота и исчез в замке в сопровождении вооруженной охраны.

Мой пульс еще не успокоился, когда на помосте появилась Кила.

Толпа уже устала, ее терпение истощилось. Когда девочка взошла на эшафот, толпа загудела неодобрительными возгласами. Кила шла без цепей, но в той же одежде – грязном платье, белокурые волосы были растрепаны.

Сзади ее волосы казались того же оттенка, что и у деда, – я счел это нехорошим знаком для нее. Надо было вывести ее первой, до Гилроя, пока длинный список семейных прегрешений не перешел на нее.

– Кила Ланнон, – начал судья, прокашлявшись и хватая лист бумаги – жалобы на нее. – Вы стоите перед народом Мэваны, против вас собраны обвинения.

Пленница дрожала от страха, опустив плечи, словно хотела только одного – исчезнуть.

Я поискал Бриенну, мое сердце сжималось от тревоги.

Бриенна по-прежнему стояла впереди, ее глаза раскрывались все шире по мере того, как настроение толпы все больше отдалялось от милосердия.

– 12 декабря 1563 года вы отказали нищим детям на улице и, вместо того чтобы дать им хлеба, дали им камней.

– Я не… Он меня заставил, – зарыдала Кила, закрыв глаза руками.

Толпа продолжала улюлюкать.

– Кила, сохраняйте спокойствие, пока я зачитываю обвинения, – напомнил судья. – Когда я закончу, вам предоставят слово.

Она не убрала рук от лица, и судья продолжил:

– 5 февраля 1564 года по вашему приказу выпороли горничную за то, что она грубо вас причесывала. 18 марта…

Кила продолжала рыдать, а толпа кричала все громче и яростнее.

Судья закончил читать и предоставил девочке слово.

В этот момент принцессе нужно было говорить правду и все объяснить.

«Пожалуйста, Кила, – мысленно молил я. – Пожалуйста, скажи им правду».

Но она продолжала плакать, закрыв лицо, и вряд ли была способна поднять голову и встретиться лицом к лицу с негодующей толпой.

Я опять посмотрел на Бриенну. Ее заслонила бурлящая толпа, но вдруг она поднялась над головами, сидя на плечах Люка. Бриенна сделала это, чтобы Кила смогла ее видеть.

– Дайте ей сказать! Дайте ей сказать! – кричала Бриенна, но даже ее голос тонул в протестах.

Мне хотелось закрыть глаза, отгородиться от мира, от того, что последует, пока я не увидел, что Кила выпрямилась и наконец нашла в толпе Бриенну.

– Дедушка заставлял меня все это делать, – сказала подсудимая, но ее голос по-прежнему был слишком слабым. – И папа – тоже. Они… они били меня, если я не слушалась. Угрожали, что побьют моего маленького брата! Если мы не подчинялись, нам не давали есть. Запирали нас на всю ночь в темноте…

– Ложь! – выкрикнула какая-то женщина, и толпа опять разразилась негодованием.

– Да падут их головы! – раздался хор голосов, и кулаки поднялись так яростно, будто намеревались пронзить небо.

Лорды и леди на помосте последовательно поднимали кулаки, одобряя казнь девочки. Все, кроме четырех человек: Моргана, Мак-Квина, Каваны и Дермотт.

Как такое могло случиться, что четыре Дома, больше всех пострадавших от Ланнонов, оказались единственными, кто помиловал Килу?

Изольда, Грейна, Журден и я сидели, сцепив руки на коленях. Краем глаза я увидел, как Изольда понурила голову, опечалившись приговором. И в толпе, среди моря кулаков, возвышалась Бриенна со слезами на глазах, все еще сидевшая на плечах Люка.

– Кила Ланнон, – провозгласил судья, и даже его голос был суров от неодобрения, – народ Мэваны взвесил ваши преступления и признал вас виновной. Вам отрубят голову мечом через три дня. Да помилуют боги вашу душу.

Вечер после суда

В тот вечер мы сидели в комнатах Журдена: отец, брат, Картье и я. Все вымотались и молча пили вино, слишком расстроенные, чтобы набивать желудок едой.

Сложно объяснить, что я почувствовала, услышав обвинения, особенно Мак-Квина и Моргана. Таких подробностей я не знала. Нет слов, чтобы точно описать мою боль. И я представляю, каково было записывать эти обвинения, а потом слушать, как их зачитывают перед сотнями свидетелей.

И еще труднее было назвать чувство, которое я испытывала, глядя, как народ приговаривает Килу к смерти. Я знала, что придется смотреть на ее казнь, и у меня перехватывало дыхание, когда я это представляла.

– Итак, правлению Ланнонов пришел кровавый конец, – сказал Журден, когда молчание стало гнетущим, а вино кончилось.

– Итак, они пали, – отозвался Люк, отсалютовав пустому бокалу.

Мы сидели на одном диване, и его колени прижимались к моим. Я встретилась взглядом с Картье. Мы разделяли одни и те же мысли, одни и те же чувства.

Не все из них пали. У нас все еще есть Эван, которого мы будем защищать, которого вырастим вопреки воспитанию отца и деда.

– И все же почему мне кажется, что мы проиграли? – прошептал Люк. – Почему я не ощущаю победы? Я хочу, чтобы они умерли. Хочу причинить им как можно больше боли. Снести голову – это слишком быстрая смерть. Я хочу, чтобы они страдали. Но это значит, что я не лучше их?

– Ты ничем не похож на них, сынок, – пробормотал Журден.

Картье уставился в пол, уперев локти в колени. Но, когда он заговорил, его голос был ровным:

– Ланноны похитили мою сестру, мою мать. Я никогда не слышал голоса сестры, не знал материнской любви, не знал, каково это – лежать на руках матери. Мне всегда их не хватало, словно пропала часть меня. И тем не менее… моя мать сама была из Ланнонов. Ее звали Лили Хейден, дочь тана Ланнона.

Он посмотрел на Журдена, затем на Люка и наконец на меня. Его признание удивляло.

– Не думаю, что в настоящий момент правосудие следует ясной, прямой линии. Мы настрадались от наших потерь, как и весь местный народ. Во имя всех богов… Кила Ланнон, двенадцатилетняя девочка, которая натерпелась от отца, будет обезглавлена рядом с ним, потому что люди ее не услышали, они не смотрели на нее, они не смогли отделить ее от него.