Товарищи офицеры. Смерть Гудериану! - Олег Таругин Страница 4

Кстати, да, вот именно что «пластину» – прямоугольную, с чуть сглаженными углами, размерами примерно три на четыре сантиметра и толщиной миллиметров в пять. На передней поверхности – никаких орнаментов и украшений, листьев там, узоров или вензелей. Просто гладкая золотая окантовка вокруг тускло-алого камня. Сзади – примерно то же самое, разве что по центру расположена застежка – или как там она правильно называется? – для крепления на одежде. Что интересно: застежка определенно «не родная», изготовлена не из золота, а из какого-то желтоватого сплава, да и внешний вид красиво изогнутой ажурной «булавки» абсолютно не соответствует общему аскетичному стилю вещицы – складывалось впечатление, что приделали ее гораздо позже. Но еще интереснее были две непонятные идеально ровные борозды, идущие вдоль вертикальных краев броши. Мне, как представителю сугубо технократической цивилизации начала двадцать первого века, они представлялись чем-то вроде пазов, в которые что-то должно вставляться. Ну, или наоборот – если допустить, что само украшение должно куда-то вставляться. В некий неведомый девайс куда как большего размера. Бред, разумеется, но вот пришло же в голову.

Хмыкнув себе под нос, я всмотрелся в камень. С виду – обычный рубин, вот только, опять же, странный какой-то. Во-первых, излишне плоский, выступающий над поверхностью броши едва ли на три миллиметра, а вот во-вторых…

Случайно повернув брошку боком к падающему от настенного бра свету, я замер, не веря своим глазам. Это еще что такое?! Торопливо подошел к бра, вглядываясь. Затем включил верхний свет, повертев непонятный предмет под самой люстрой. Ошибки быть не могло: внутри камня определенно что-то было! И пусть я окажусь последним идиотом и параноиком, но это самое «что-то» просто до неприличия напоминало крошечную компьютерную схему, чип, неведомым образом впаянный внутрь цельного с виду камня! Короче, эдакая небольшая, примерно сантиметр на сантиметр, фигнюшка определенно искусственного происхождения, да еще и с какими-то едва различимыми крохотными не то буквами, не то цифрами на поверхности, непонятно каким образом оказавшаяся там, где находиться ей совершенно точно не полагалось. А если получше присмотреться, то можно заметить еще и тонюсенькие – если не разглядывать специально, ни за что не увидишь, – паутинки-проволочки, ответвляющиеся от «чипа» и пронизывающие, переплетаясь, всю толщу поддельного, как выяснилось, «рубина»! Очень интересно, очень…

Может, я и на самом деле идиот, конечно, но если это – украшение, то я определенно испанский летчик. Могу прямо сейчас сложить ладони вокруг головы в характерном жесте родом из детства, ага.

Впрочем, ладно, утром разберемся…

Утро красит нежным светом…

В. Лебедев-Кумач

Утро началось с оглушительного грохота в ванной комнате: поручик, не найдя спросонья выключатель (или не разобравшись, как им пользоваться), решил не тревожить хозяина, выполнив все гигиенические процедуры в темноте. И естественно, обрушил плечом не слишком удачно подвешенную полочку с бритвенными принадлежностями и всякими гелями-шампунями-лосьонами. Пришлось покинуть постель и включить ему свет.

На кухне Гурский появился только через полчаса, заметно посвежевший и благоухающий на всю кухню дезодорантом. А, ну понятно, первый контакт с аэрозольным баллончиком: палец вовремя не убрал. Научится, куда денется!

Смущенно пожелав доброго утра, Николай Павлович осторожно присел на краешек табурета, будто боясь, что тот немедленно рассыплется под его весом.

– С легким паром.

– Благодарю. Прошу простить, что столь долго. Все еще непривычно, что из крана идет горячая вода, а под рукой настоящее мыло и чистое полотенце.

– Кофе?

– Буду весьма признателен. Настоящий кофе я не пил, пожалуй, столько же, сколь и приличный коньяк.

– Выспались, отдохнули?

– О да, более чем! Едва ли не впервые за последние… право слово, и не назову, за сколько времени! Без преувеличения, проснулся совершенно бодрым, даже не верится, что еще буквально вчера…

Поручик, не окончив фразы, снова погрустнел.

– Успокойтесь. – «Выканье» определенно начинало надоедать, но стоит ли столь быстро предлагать переход на фамильярное «ты», я не знал. – Прошлое – в прошлом, как бы вы к этому ни относились. Надеюсь, спрашивать, верите ли вы в реальность происходящего, равно как и в то, что за окнами начало двадцать первого столетия, не стоит? Или все же?

– Нет, конечно, – бледно улыбнулся собеседник. – Я достаточно здравомыслящий человек и, что со мной произошло не далее, как вчера, прекрасно помню. Каким-то совершенно немыслимым образом я перенесся в нереально-далекое будущее, и это уже, что называется, свершившийся факт.

– Что ж, это радует. Ладно, не знаю, как там было принято в начале прошлого века, Николай Павлович, но давайте-ка поговорим о более насущных делах. А заодно перейдем на «ты», если, конечно, последнее вас каким-либо образом не задевает.

– С удовольствием, – на удивление легко согласился тот. Похоже, даже с каким-то облегчением согласился. – Виталий, не стоит общаться со мной, словно я… – Он откровенно замялся, не в силах подобрать нужных слов.

– Словно ты – особа, приближенная к императору? – вот честное слово, само вырвалось! И откуда я это взял? Из Ильфа и Петрова, что ли?

Несколько мгновений поручик смотрел на меня широко раскрытыми глазами, затем сморгнул и неожиданно искренне рассмеялся:

– Не совсем понял, что ты имел в виду, но, видимо, да! Полагаю, это какая-то незнакомая мне шутка. Пожалуйста, Виталий, общайся со мной как принято в твоем времени! Мне так будет даже проще, право слово! Между нами, страшно сказать, больше девяноста лет, но, коль Всевышнему было угодно, чтобы мы встретились, чтобы я перенесся сюда, значит, стоит привыкать. Мне привыкать, а не тебе, понимаешь?

– Вполне. Вот только позволь один вопрос: а не слишком легко ты воспринял сам факт своего, гм, переноса?

– Не знаю. Вот честное слово, не знаю… Вчера я был слишком уставшим и мало что соображал, ты ведь и сам видел. Практически вовсе ничего не соображал. А потом, уже наутро, то есть сегодня? Наверное, просто принял происходящее как должное. Вот поэтому и говорю – не знаю…

– Ладно, извини. Как ты сюда попал, я понял. Вернее, не понял, конечно, но, полагаю, это в любом случае выше нашего с тобой понимания. А вот почему пришел именно ко мне – пока нет. Ведь ты определенно шел именно сюда, в этот дом и в эту квартиру. Объяснишь?

– Объясню, Виталий. – Взгляд поручика был прямо-таки преисполнен скорби и прочей вины. – Да, собственно, в этом нет никакой тайны – до начала смуты мы жили в этой квартире. Правда, в те времена она была раза в три поболе, – грустно улыбнулся он. – А дальше… когда я ушел в действующую армию, маменька с Катенькой и моей супругой решила уехать из города к сестре в Новочеркасск. Отчего-то им казалось, что там будет спокойнее. Впрочем, некоторое время так и было, все-таки центр белого движения. Квартиру оставили под надзором прислуги. Глаша служила у нас почти двадцать лет… впрочем, сие не суть важно. Вчерашней ночью, узнав родную улицу, я решился постучать в двери бывшей квартиры. Глупо, конечно, но ничего иного мне, право слово, в голову не пришло. Безысходность в тот момент была поистине чудовищной… – Последние слова он почти прошептал, низко опустив голову.