Вернувшиеся - Джейсон Мотт Страница 43

— Он просто пытается встряхнуть народ, — сказал ее муж.

— Этот человек говорит ахинею, — ответила она. — Я не понимаю, как таким людям позволяют появляться на телевизионных экранах.

— Что скажете, преподобный? — спросила ведущая.

Она теперь стояла посреди аудитории, держа в одной руке микрофон, а в другой — пачку разноцветных бланков. Рядом с ней сидел высокий дородный мужчина, одетый так, словно он только что приехал из длительного путешествия по холодным и опасным странам.

— Конечно, я могу оспорить прозвучавшие тезисы, — спокойно ответил священник. — Физический мир берет начало в духовных сферах. Он произрастает из корневых концепций, которыми являются Бог и область сверхъестественного. Несмотря на все преимущества науки, несмотря на множество ее дисциплин и теорий, на мигающие лампочки жужжащих детищ современной технологии, наиболее важные вопросы — например, как возникла вселенная и какова окончательная цель человечества, — по-прежнему остаются без ответов. Наука здесь бессильна.

— А что Бог сказал бы о «вернувшихся»? — прокричал дородный мужчина, оборвав зарождавшиеся аплодисменты аудитории.

Схватив мясистыми пальцами руку оторопевшей телеведущей, он поднес ее микрофон к своему рту и пролаял вопрос:

— Вы утверждаете, что чертовы ученые ничего не смыслят. Но что тогда знаете вы, преподобный?

Пастор Питерс вздохнул. Он приподнял руку к виску и начал массировать голову.

— Этот священник обрек себя на трепку, — сказал он. — Они оба заслужили порки.

— Что ты имеешь в виду? — спросила его жена.

Ответ не заставил себя ждать. Ситуация на ток-шоу развивалась шумно и динамично. Дородный мужчина вырвал микрофон у ведущей и начал кричать, что преподобный и ученый ни черта не стоят. Они лишь обещают ответы, возмущался грубиян, но ничего не дают.

— Когда дело доходит до реальных решений, вы оба бесполезны!

Аудитория отозвалась шквалом аплодисментов и веселых выкриков. Дородный мужчина произнес тираду о том, что никто — ни научные умы, ни отцы церкви, ни шарлатаны из правительства — не может обуздать море «вернувшихся», в котором скоро утонут нормальные живые люди.

— Они сидят и ничего не делают, а нам советуют терпеливо ждать, пока эта нежить будет выползать, одна за другой, из могил!

— Выключи! — сказал пастор Питерс.

— Почему? — спросила его жена.

— Тогда смотри эту чушь сама.

Он встал.

— Я пойду в кабинет. Поработаю над проповедью.

— Ты же говорил, что уже закончил ее.

— Начну еще одну.

— Может быть, тебе нужна моя помощь? — спросила его жена, выключая телевизор. — Я не буду смотреть это шоу. Я лучше посижу с тобой.

Пастор допил кофе и вытер ладонью место, где стояла чашка. Он медленно встал с кушетки и направился к двери. Его жена тоже вскочила на ноги.

— Эта программа дала мне идею, которую ты можешь выразить в проповеди. Идею о том, что люди не должны сбиваться с пути, идя на поводу ложных пророков.

Пастор уклончиво хмыкнул.

— Я думаю, — продолжила его жена, — мы все должны понять, что ничего не происходит случайно. Пусть люди знают, что для всего имеется Божий план и что жизнь каждого человека является его частью.

— А что я буду делать, когда они спросят меня, каков этот план? — не глядя на жену, спросил пастор.

Он прошел на кухню. Супруга семенила за ним следом.

— Ты скажешь им правду! Скажешь, что не знаешь Божьих замыслов, но что ты полностью уверен в них. Людям нужны такие откровенные признания.

— Люди устали от ожидания. Это проблема каждого пастора и священника, каждого шамана и жреца вуду. Люди устали от разговоров о наличии какого-то высшего плана. Все обещают его, но никто не говорит, каков этот план.

Пастор Питерс повернулся и посмотрел на жену. Она казалась еще меньше, чем обычно, — маленькая женщина с тяжелым грузом неудач. Она всегда была воплощением неудач, внезапно сказал его внутренний голос. Эта мысль заморозила его, остановив ход рассуждений и лишив дара речи.

Она тоже хранила безмолвие. С тех пор как началось нашествие «вернувшихся», ее муж изменился. Между ними выросла стена. Появилось то, о чем он не говорил ей. То, что он не решался вставлять в свои проповеди.

— Пойду, поработаю, — сказал он, собираясь покинуть кухню.

Она встала перед ним — цветок, преграждавший путь человеку-горе. Гора, как обычно, остановилась перед ней.

— Ты все еще любишь меня? — спросила она.

Он наклонился и нежно поцеловал ее. Какое-то время пастор держал ее лицо в своих руках, затем провел большим пальцем по ее губам и снова поцеловал.

— Конечно, я люблю, — мягко ответил он, говоря ей чистую правду.

Затем пастор осторожно приподнял жену и сдвинул ее в сторону.

Сегодня Харольд находился в особенно угрюмом настроении. В такую жару, думал он, можно было только умирать от безделья, чего бы смерть ни стоила в их дни. Он сидел на койке, подтянув колени к подбородку. С его губ свисала неприкуренная сигарета. На бровях блестели капельки пота. Вентиляторы, жужжавшие в коридоре, лишь слегка перемещали теплый воздух и в основном гоняли с шелестом обертки, брошенные кем-то на пол.

Когда Джейкоб вернулся из туалетной комнаты, Харольд встал и пошел по малой нужде. Они больше не могли оставлять свои койки без охраны. Слишком много людей искали место для сна и покоя, и когда человек оставлял койку без надзора, даже на секунду, он вскоре понимал, что этой ночью ему предначертано спать на мостовой под звездами.

Единственными личными принадлежностями у арестантов теперь были вещи, которые они могли носить с собой. Харольду повезло, что его навещала жена. Он всегда имел чистую смену белья, когда нуждался в этом. И он не голодал, потому что Люсиль подкармливала его. Но всему хорошему наступает конец. Военные начали ограничивать доступ посетителей. «Слишком много людей», — заявляли они.

Власти не заботились о количестве заключенных — «вернувшихся» или обычных живых. Однако руководство лагеря боялось, что в школу могли проникнуть бунтовщики. Так уже случилось в Юте. Сбежавшие мятежники спрятались в небольшом поселке, затерянном где-то в пустыне. Они бряцали украденным оружием и требовали свободы для «вернувшихся». Правительство все еще не решалось на их ликвидацию. Оно окружило поселок войсками, не позволяя горстке сбежавших людей прорваться через блокадное кольцо. Противостояние длилось почти неделю. Если бы не телерепортеры и не воспоминания о страшном инциденте в Рочестере, с мятежниками давно уже было бы покончено.

Но пока солдаты доставляли им пищу, а восставшие беглецы — под предводительством нескольких нормальных живых, — выходя из своего лагеря и забирая принесенную еду, выкрикивали требования о равных правах для «вернувшихся». Затем они возвращались на баррикады и приступали к делам, к которым их принуждали обстоятельства.