Огненная обезьяна - Михаил Попов Страница 48

— Так вот, нашелся, Теодор. Мистер Обиора третья главнейшая фигура в этой истории. Образно говоря, он решился на пересадку почки с помощью топора — но ведь получилось. Вьетнамцы и сикхи после этого опыта перестали ни с того, ни сего бросаться друг на друга. Нарыв был вскрыт, межнациональный воздух очистился. Обиору, конечно, арестовали, но с судом спешки не было, и решительного чиновника полулегальным образом использовали в горниле еще нескольких конфликтов. Результаты были получены обескураживающие. Метод Бута-Беринга-Обиоры действовал победоносно как пенициллин в свое время. Монголы перестали третировать немцев, китайцы обнаружили в себе способность не убивать каждого замеченного грека, финны братались с арабами. Обиора, правда, вскоре скончался, и его имя известно немногим, большая часть профессиональной славы достаталась Берингу. Это он ввел понятие "Арены", и разработал параметры этого понятия. Ведь нельзя же было просто драться на стадионе, или в чистом поле. Организация пространства, где должно произойти столкновение, это тончайший вопрос. "Географы", как их у нас называют, совсем отдельная каста.

— Да, географы, это… — неопределенно начал мессир комиссар, но не закончил мысль.

— И еще одну важнейшую вежь сделал Беринг, он ввел обощающее понятие "Сублимированной войны". Он и только он, что бы там не говорили, первый предложил отказаться от сакраментального числа "одиннадцать" и расширил размеры сталкиваемых "команд" до нескольких сотен человек, и доказал, что возможно, и даже необходимо, варьирование размеров "армии" в каждом конкретном случае.

— А историческая путаница, ну, когда древние египтяне должны драться со средневековыми викингами, это кто придумал?

— Хронофатические таблицы это заслуга отца Зепитера, господина Кротурна. Мысль насколько гениальная, настолько и очевидная. Всякий межнациональный конфликт имеет не только территорию и границы, но и корни, причем корни эти переплетаются так причудливо, что на первый взгляд решение исторического ребуса выглядит как бессмыслица. Например, почему, для того чтобы прекратить избиения испанских студентов в Квебеке, нужно выводить на "Арену" польских гусар 17 века и верблюжью кавалерию времен Абд-аль-Кадира? А просто потому — это я безбожно фантазирую — в 1809 году во время осады Сарагосы польские легионеры Наполеона с особой, ненужной жестокостью истребили всех защитников пиренейского города из числа магрибских арабов. Тогда в 1809 году завязался узел, который следует развязать ныне. Это я, разумеется, говорю предельно упрощенно, тысячи и миллионы обстоятельств, нюансов и факторов учитываются в расчетах, следствием которых будет тайное столкновение двух микроармий составленных из ничего не подозревающих обывателей. История нации есть, если хотите, что-то вроде ее генотипа. Скажет, какая-то нация больна, самый распространенный симптом, это внешне немотивированная агрессивность, надо отыскать то место в генотипе, ту клетку, из которой нужно выпустить яд неосознаваемой ненависти, да еще и перемешанный с огнем непризнаваемой вины.

Зельда облизнулась — это у нее признак сделанной работы, или предчувствие того, что конец близок.

— Теперь, вы, мне кажется, видите в большой части деталей то грандиозное здание стабильности, охране которого мы служим. Подумайте, за последние двадцать лет, вы припомните, хотя бы одно происшествие на планете, которое можно было бы отнести к сфере межэтнических столкновений!? Законы мистера Бута продолжают работать. Все эти ксенофобские мерзости ушли из жизни нашего пятнадцатимиллиардного народа.

Зельда хлопнула себя ладонями по щекам.

— Вот так всегда, скажешь, вроде бы все, но не скажешь главного. Я не произнесла важнейшего слова — ПРОФИЛАКТИКА!!! Наши ограниченные конфликты, наши "сублимированные войны" устраиваются не постфактум, а, наоборот, как упреждающие мероприятия. Мы сталкиваем несколько сотен особым образом отобранных малайцев и эфиопов, в условной обстановке, под наблюдением судей и врачей, для того, чтобы миллионы тех же малайцев не истребили, в результате внезапной, неконтролируемой вспышки, тысячи ни к чему не готовых, не имеющих возможности сопротивляться эфиопов осевших где нибудь в дебрях Калимантана. В течение иногда нескольких лет (как-то сам собой установился четырехлетний цикл) идет сложнейшая подготовительная работа во всех подразделениях Деревни, которая представляет собою, если говорить образно, покрытый слоем дерна, компьютер, в результате чего появляется схема "мундиаля". В результате его проведения, психика планетарного народа радикально проветривается. Все тягостные фобии истекают в небытие в тех относительно малых дозах крови, что проливаются на аренах условных боев. Тут, конечно, с неизбежностью возникает старинный философский вопрос — есть ли цель, ради которой допустимо пролитие хоть капли человеческой крови? Прочен ли будет дворец всеобщего счастья, построенный на слезах одного единственного личного несчастья. Но, история учит, и уже давно, что философские вопросы так навсегда и остаются философскими. Каждой исторической эпохе неизбежно свойственна повседневная социальная практика. И она никогда не бескровна. Философ размышляет, а убийца заносит топор, или лучевой пистолет над жертвой, и надо успеть перехватить эту руку. Нелишне заметить, что все предыдущие времена были много кровавее нынешних. Сегодняшние люди живут дольше и лучше, чем все их предки, за что с них и взимается умеренный и главное, тайный налог. Хотя и кровью. Стадо антилоп спокойно пасется в саванне, хотя в факт существования этого стада изначально заложена неизбежность гибели какого-то процента особей.

Непонятно улыбнувшись, мессир комиссар сказал негромко.

— Паситесь мирные народы.

— Что, что?

— Да нет, это я так, о своем. Вы уж как-то совсем, о роде, человеческом. Все же не стадо животин.

Мою милочку эта улыбка не могла не цапнуть за живое. В другой бы раз она бы взвилась, а тут мягким таким ласковым тоном, словно боясь обидеть:

— А почему вы только человеческую кровь считаете продуктом особой, священной ценности, какие гекатомбы жертв нечеловеческих были принесены за все предыдущие тысячелетия жизни человеков!

Мессир Теодор прижал к щеке своего Зизу, и потерся о песика носом, показывая, что пролитые гекатомбы его огорчают.

— Животные это не данная людям в управление и пользование живая собственность. Это великий резерв эволюции, на тот случай, если род человеческий забредет в тупик. Впрочем, что это я. И так, по-моему, сказано достаточно.

— Мне понравилась ваша лекция.

— А мне понравилось, как вы слушали.

От этого обычного обмена любезностями у меня незнакомый мороз пошел по коже. А Зельда в этот момент спрашивает таким внезапно мягким, почти поющим голоском.

— Патрик, все ли там у тебя готово?!

Хранитель, подпиравший стену гаража с той стороны, пробормотал, что да, готово, только тут, говорит, собрались на полянке и стоят толпой здоровенной… Зельда сказала, что с этим мы сейчас разберемся.

— Насколько я понимаю, мы понимаем друг друга, извините, за это неловкое выражение, или, если хотите, предложение. — Сказала Зельда.