Так хочет Бог - Андрей Муравьев Страница 48

– Вере?

– Да… Дело в том, что эти… чудеса не единичны и, если их пробовать объяснить генами, что нам делать с остальными, теми, в чьей крови нет следа перворожд… – он запнулся. – В чьей крови нет лишнего?

– Вы уверены, что и у них ничего?

Агриппа кивнул головой:

– Я лично проверял!

Фест уже не улыбался:

– Вера?

– Называйте как желаете, но… Назаретянин изменил многое, здорово расшатал качели равновесия.

– Не знаю. Не знаю… Думаю, что это дело следует отправить Августу. В Риме разберутся.

– А что сказать мне моим иудеям?

Прокуратор поднялся и подошел к окну. Внизу шумели.

Фест отчеканил:

– Он – римлянин. Не туземцам решать судьбу гражданина. Пускай занимаются тем, что в их компетенции.

– Анания силен.

Глаза прокуратора сверкнули гневом:

– Я не повторю судьбы Пилата! Я не умою рук! Судьбу этого Савла решит Август, а не я и уж точно не обрезанные!

Неделю спустя пузатый торговый кораблик вышел из ближайшего порта в сторону Сидона. Среди тех, кто ждал своей участи в его трюмах, был и арестованный Савл, которого римские легионеры называли на свой маневр – Павлом. Ему предстоял долгий путь.

Уйти быстро у Захара не получилось. Лишь только к городу подошли крестоносцы, стражу на стенах удвоили. Теперь ночью на пролете стоял не один, а двое, а под утро и все трое ополченцев. Кроме того, ввели проверки – каждые полчаса мимо проходили воины из числа воинов самого эмира.

Беспокоился толстый Кюшюр, не спал ночей его командир Салим-гази, начальник обороны пролета. От суеты и нервотрепок они даже похудели.

Конечно, можно было бы попробовать зарезать напарника, сбросить веревку и спустится. Но уж очень чутко спали остальные стражники. При малейшем лязге из дверей выбегало подкрепление. А убить человека – это не крынку молока выпить, тут без практики шума не избежать, а опытным душегубом Пригодько не был.

Потому Захар ждал.

…Крестоносцы, добравшись до цели, немного опешили от громадины города. Впрочем, Антиохия, центр и бывшая столица владений Византии в Азии, поражал любого. Три с половиной сотни башен, стены в пятьдесят локтей высотой и толщиной достаточной, чтобы по ним могла проехать упряжка из четырех лошадей, горы, затрудняющие блокаду и делающие невозможным подкоп – давили на самомнение непрошенных гостей.

И поначалу те не слишком досаждали запершимся мусульманам осадой.

Тем, кто добрался сюда через заснеженные перевалы и засушливые плато, долина Оронта казалась райским уголком. Стада местных крестьян, не успевших убраться подальше, шли под нож, припасы дали повод пирам. Воинство веселилось, совершенно не заботясь тем, что будет дальше. Настолько не заботясь, что никто из многочисленных паломников даже не удосужился блокировать Антиохию со стороны гор, отчего через ворота в южных и западных частях крепости шел непрерывный поток подкреплений и еды. Через эти же дыры в осадных порядках защитники совершали вылазки, смело жаля фуражиров и рубясь с разъездами.

Крестоносцы предавались отдыху, ожидая осадных машин, греческих специалистов-инженеров, божьего знамения и чуда, наконец.

Горожане же могли надеяться только на соседних эмиров. И еще они знали, что весь мусульманский мир идет на помощь!

К зиме ситуация поменялась. С холодами в долину пришел голод. Кнехты и рыцари с тоской вспоминали дни, когда они бросали на угли целые туши телят и овец. Местность, способная при рачительном отношении прокормить и большую прорву, оказалось выжатой до нитки и последнего ягненка.

Разъезды фуражиров, высылаемые крестоносцами, становились все многочисленней, забирались все дальше.

В конце декабря тридцатитысячное войско Боэмунда и Роберта Фландрского, вышедшее в поисках сена и зерна, натолкнулось на армию дамасского эмира, спешащую к Антиохии. В кровопролитном бою большие потери случились и у тех и у других, но дрогнул и сбежал эмир.

Чуть позже, в феврале, тот же Боэмунд опрокинул и прогнал войска Ридвана, эмира Халебского, также пробовавшего пробиться к городу.

Вожди мусульман поняли, что в одиночку никому из них Антиохию не освободить. Как не хотелось каждому примерить на себя корону Защитника веры, но приходилось мириться с очевидным. Понемногу сельджукиды начали договариваться об объединении.

В то же время в долине понемногу-понемногу начались работы. Напротив ворот воздвигли башни, закрывающие вылазки и подвоз припасов. Стучали топоры, готовя лестницы и фашины. Христово воинство готовилось к штурму.

Захара же к весне повысили в звании. Как угораздило? Да уж… Бывает… Презабавная история приключилась.

…В конце января бдительность стражи немного улеглась. Настолько, что красноармеец решился на побег. По тому, какие слухи к нему доходили, все силы христиан уже добрались до стен города. Значит, друзья были где-то здесь.

Темной безлунной ночью он подпоил напарника. Когда усталый ополченец уснул, Пригодько вытащил веревку с перекладиной, приладил деревяшку между зубцами, убедился, что камень, привязанный к концу, достигает земли. После чего начал быстро паковать вещи. Оставить баклажку, теплый плащ ему не хотелось. Да и слухи доходили, что по ту сторону крепостной стены голодают, так что пару мешочков с мукой и чечевицей придутся кстати. А такие вещи не складывают заранее – вопросов потом не оберешься.

Пока то да се, слышит Захар – шум какой-то новый! Веревка заходила ходуном, лязганье. Глянул вниз, а там… шишаки чужих шлемов. Норманны, державшие осаду напротив! То ли в секрете сидели, вылазку карауля, то ли искали двери тайные, что в каждой крепостной стене есть, да только углядели викинги веревку и по ней решили в город пробраться.

Пригодько тихо зашептал, чтобы не спешили, он сам, шипит, из христиан, поможет, мол. А те по веревке ползут, сопят да глазами позыркивают. Русич, зная нрав лангобардов, топор в руку взял, да копье у ног положил. И тут началось!

Первый, что выскочил, сразу в бой полез. Не то немецкого не знал, не то туговат на ухо был, а, может, что свое имел на уме – кто их берсерков знает? Только на слова Пригодько он чихать хотел. Вылез и сразу с секирой на Захара прыгнул. Да хорошо так прыгнул. Не ожидай такого выкрутаса Пригодько, развалил бы его норманн с первого удара. А так только секирой о камень искры высек, да пошатнулся. Захар его тупой стороной копья в грудь пнул, а сам продолжает рычать, что свой он, мол, охолонись! Куда там! Крутанулся юлой норманн, подпрыгнул и секирой в голову саданул. Чутка только не довел. Вернее, промахнулся, благо русич тоже не стоял на месте.

За спиной крестоносца еще двое появилось. Один вылез, другому помогает.