Юджин - повелитель времени. Книга 4. Все женщины - химеры - Гай Юлий Орловский Страница 5

Она поджала губы.

- Зашла. Думала, не так его поняла, но он сразу же положил брошку на свое стеклышко… Это на столе у него такое стеклышко, хотя оно не стеклышко, а… В общем, негодяй, мерзавец и хам!

- Понятно, - сказал я обреченно.

Отчим слушает внимательно, ест тихонько, стараясь не привлекать внимания ни словом, ни жестом, а она всмотрелась в меня пристально.

- Ты знал? Знал, что тот камешек - настоящий бриллиант, еще неизвестный науке?

- Мама, - сказал я с тоской, - я же просил не афишировать.

Она округлила глаза.

- Что? Ты всерьез? Может быть… и остальные камешки…

Я вздохнул:

- Мама… какие другие? Где ты видела другие?

- Но…

- Тебе показалось, - произнес я настойчиво. - Почудилось. Померещилось.

- Но тогда, - прошептала она в священном ужасе, - и твоя Орландия… ей что, для реализма дали поносить настоящие драгоценности из Версаля, Лондона или Грановитой палаты?… Вот это настоящее отношение к искусству!… Это правильно, сериалы - в массы! Сериалы - это наш современный Версаль, Пикассо и Бертолини Берлускони!

Отчим произнес осторожно и стеснительно:

- Дорогая, он хочет сказать, что все гораздо серьезнее.

Она посмотрела на меня вытаращенными глазами.

- Сынок?

Я покачал головой.

- Мама…

Она ахнула, глаза вовсе округлились, а рот распахнулся.

- Что… я боюсь даже услышать такое… Это что, королева Брунея? Или где у нас еще остались монархические режимы?… Она что… настоящая?

- Вы же обнимались, - буркнул я. - Не виртуальная вроде бы. Хотя со стороны…

- Сынок, - вскрикнула она, - но я не представляю… Нет, королеву представляю, да и видела, но ты… ты не умел заинтересовать девушек, что даже в официантки не годятся. Да что там в официантки, в посудомойки! А здесь… королева.

- Мама, - сказал я с тоской, - все гораздо серьезнее. Выполняю важное правительственное задание. В детали посвятить не могу. И так сказал очень много.

Отчим проговорил медленно:

- Евген… ты работаешь в тех местах, на которые я думаю?

Мать оглянулась на него в диком непонимании.

- Отец, - сказал я, - помолчи, мама у нас такая впечатлительная, такая наивная, такая, что… Чем меньше об этом знают, тем лучше. Никто не заподозрит во мне что-то более, чем я с виду.

Мать прошептала в ужасе:

- Ты что, ее телохранитель?…

- А что у человека еще есть, - спросил я, - кроме тела?… Вот перейду в экзорцисты, буду хранитить души.

- У нее прекрасное тело, - сказал отчим, посмотрел на мать с испугом и добавил пугливо, - как мне показалось. Издали. Кстати, как-то звонили Тимошенки, все собираются зайти. Они же почти соседи, а видимся редко… Сынок, они же трансгуманисты, как и ты…

- Но-но, - сказал я предостерегающе, - я трансгуманист, но я другой трансгуманист. Очень даже. Я крайне правый.

Она переспросила у отчима:

- А что, собирались прийти? У них же какое-то событие…

Он вздохнул:

- Да их не поймешь. Мне всегда казалось, что у них все напоказ, а эти, напротив, скрытные до чересчур.

Я хмыкнул. Василь и Гарольд Тимошенки - семья геев, так они себя позиционируют, так их воспринимает и общество. Только я, хорошо зная обоих с детства, знаю их постыдную тайну, в которой нет ничего постыдного, но если мы, мужчины, порой комплексуем из-за того, что у соседа пенис длиннее, то еще больше комплексов, если у человека вообще импотенция.

Ну что делать, такое бывает, большинство случаев уже удается лечить, но все же мужчины обычно стесняются даже заикнуться о таком позоре, как они считают, потому либо замыкаются в себе, избегая общества, либо создают дымовую завесу, как вот сделали Василь и Гарольд, хитроумно объявив себя геями.

По их мнению, считаться геями все же лучше, чем импотентами. Быть геем все еще некий вызов обществу, как бы добровольный: хочу - гей, хочу - не гей, а вот импотент что-то вроде калеки, даже хуже, так утвердилось в общественном мнении со времен палеолита.

Вообще-то как-нибудь нужно заглянуть в вики, а то мне чудится, что процент рождения импотентов при наличии в обществе геев должен совпадать до сотых долей.

Во всяком случае, геи добились каких-то прав, могут даже усыновлять детей, а вот у импотентов таких прав нет. Хотя, конечно, все это ерунда, уже сейчас втыкаем в себя имплантаты всякие и разные, лет через десять начнем менять себя так, что мама родная не узнает. Не будет не только геев или импотентов, вообще самцов и самок не останется. Разве что самые дикие и религиозные восхотят оставить себя в пещерности двадцать первого века с гендерными различиями, что сейчас нас так радуют… за неимением других радостей, что будут повыше и помощнее.

- Придут, - сказал я, - так придут. Не придут - не придут. Мне по фигу, у меня своих проблем выше крыши и еще надстройка. В виде башенки. С парапетом. И зубчиками.

Мать спросила с сочувствием:

- Девочки?

- Мама, - сказал я с досадой, - уже в твое время проблем с девочками не было! А сейчас так и вообще… Все настолько беспроблемно, что даже… и не знаю.

Она спросила в недоумении:

- Тогда в чем?

- Мама, - сказал я, - без женщин жить нельзя на свете, нет!… Так пели в «Сильве»?… Тогда считали так, дебилы. Сейчас умеем как-то обходиться. Еще как умеем! Потому, мама, не надо. Это что, пирожки?… А почему шевелятся?

- Такие пирожки, - сообщила она с энтузиазмом. - Два научно-исследовательских института год работали, чтобы заставить их шевелиться и ползать по столу!… Все должно быть красиво и гармонично. Даже еда должна быть эстетичной, а не просто получением калорий.

Я промычал с набитым ртом:

- Согласен, согласен… Хоть есть в этом что-то от людоедства… но это же пирожки… хоть и ползающие…

Отчим повел бровью в сторону чайника, там моментально зашумела вода, вскипая. Мать цапнула, не глядя, за ручку и налила мне первому, как редкому гостю.

- А чай, - спросил я опасливо, - из чего?

- Из чая, - ответила она скромно и со вздохом. - Теперь это модно. Чай вместо чая, здорово? Хотя и с добавками. Всякими, но полезными.

- Еще бы, - сказал я. - Сейчас все полезное. А кто скажет иначе, того…

После обеда мать осталась мыть посуду, так она это называет, а мы с отчимом вышли на веранду, откуда прекрасный вид на синее небо и далекий лес. Тем и другим принято любоваться, хотя мне, как убежденному трансгуманисту, такое вообще дико, но против общественности не попрешь, хотя, конечно, попереть можно, но оно мне надо?