Севастопольский вальс - Александр Харников Страница 5

Тут Николай вопросительно посмотрел на меня. Мне осталось лишь кивнуть головой, подтверждая его слова.

Цесаревич Александр и великий князь Константин смотрели на меня с удивлением и восхищением. Я встал и поклонился им, словно дирижер перед началом симфонии. Потом я выразительно посмотрел на царя. Тот мгновенно все понял и сделал едва заметный кивок головой. Видимо, предупрежденные заранее, Александр и Константин встали и поспешили откланяться.

Когда они ушли, Николай тяжело вздохнул и сел на стул рядом со мной.

– Ну что ж, – произнес он, посмотрев мне прямо в глаза, – давайте, Дмитрий Николаевич, поговорим начистоту. А именно, как нам жить дальше…

11 (23) августа 1854 года. Санкт-Петербург Генерал-лейтенант Людвиг Фридрих Леопольд фон Герлах, посланник короля Пруссии Фридриха-Вильгельма IV

Восемнадцатого августа, когда я находился еще в Тильзите, мне пришло высочайшее повеление из Берлина – пересечь российскую границу у Тауроггена и проследовать далее в Петербург. На границе были уже предупреждены о моем появлении, и меня встретили со всеми подобающими почестями, предоставив мне русскую коляску, запряженную тремя конями, и весьма искусного возницу. Нас сопровождали вооруженные казаки – предосторожность, которую, при некотором размышлении, я счел не лишней – все-таки Таурогген находится в землях, где среди населения преобладают поляки. Здесь же живет один из самых диких европейских народов – литовцы, которые были крещены лишь в XIV веке, и которые, по рассказам путешественников, до сих пор известны своим разбойным нравом. Мы, немцы, добились того, чтобы не менее дикое племя пруссов, которое и дало название нашему королевству, а также поляки, жившие в Померании, Силезии и Западной Пруссии, практически забыли свой варварский язык, почти превратившись в немцев. Русским нелишне будет добиваться того же самого. А они почему-то церемонятся с этими мелкими народами.

Именно поэтому я взял с собой в дорогу подаренный недавно мне американский новомодный револьвер – драгунский «кольт», который на всем пути из Тильзита в Петербург лежал на сиденье кареты, чтобы быть всегда под рукой. Ведь как говорится в таких случаях: «Gott hilft denen, die sich selber helfen» – «Бог помогает тем, кто помогает сам себе».

Несмотря на мои опасения, путь из Тауроггена в Петербург прошел на удивление гладко, и расстояние более чем в восемьсот километров мы преодолели за три дня. Еще засветло я въехал на Невский проспект – главную улицу русской столицы. На пороге прусского посольства нас встретил молодой князь Карл Антон Филипп фон Вертер, посол Пруссии, сменивший моего недавно скончавшегося друга, генерал-лейтенанта Теодора Генриха Рохуса фон Рохова.

– Герр генерал, добро пожаловать в Петербург! – с улыбкой произнес он. – Проходите, покои для вас уже готовы, и слуги отнесут туда ваш багаж. Не хотите ли пока выпить стаканчик рейнского? Могу предложить йоханнисбергского или фолльрадского. Или, если вы устали с дороги…

– Благодарю, герр посол, – мне была приятна вежливость князя. – Конечно, путь был неблизким, и спал я не более пяти часов каждую ночь – в гостиницах Риги и Пскова. Но давайте лучше поговорим о наших делах…

– Герр генерал, мне передали, чтобы я от вашего имени запросил аудиенции у канцлера Нессельроде и у его императорского величества. Увы, ни канцлера, ни его величества в Санкт-Петербурге нет. Но когда я сообщил о вашем прибытии, то к канцлеру в его имение отправили курьера. А императора ожидают в столице со дня на день.

– Спасибо, герр посол, – я одобрительно кивнул головой. – Тогда расскажите мне все, что вам известно про эту таинственную эскадру и про ее победы на Балтике.

Фон Вертер удивленно посмотрел на меня.

– Герр генерал, мне, увы, ничего не известно ни про эскадру, о которой вы говорите, ни про ее победы. Я знаю лишь то, что первая попытка союзников взять недостроенную крепость Бомарзунд на Аландских островах провалилась, равно как и попытки захватить Ревель, Гангут и Свеаборг. А к Кронштадту ни британцы, ни французы даже не смогли подойти – русские весьма искусно перекрыли Финский залив с помощью плавающих бомб, или чего-то в этом роде. Но, по моим сведениям, союзники послали большую эскадру к Бомарзунду, и дни крепости сочтены.

Подумав, я решил, что в мои задачи не входит рассказывать князю о действительном положении дел. А в том, что моя информация верна, я не сомневался. Конечно, факт того, что императора нет в городе, и что его местоположение неизвестно, можно было бы объяснить возможным захватом Петербурга. Однако, в свете того, что враг даже не смог подойти к Кронштадту, это маловероятно. Тем более что император Николай – далеко не трус, и счел бы бегство из города бесчестным поступком. Так что можно смело предположить, что он там, где происходит решающая битва за Балтику. Это вероятно лишь в случае, если Российская империя одержала победу, либо надеется одержать таковую в ближайшее время.

На следующий день с утра пришла еще одна депеша из Канцелярии – из нее я понял, что господин канцлер, увы, болен, и неизвестно когда сможет вернуться в Санкт-Петербург. А после великолепного обеда, приготовленного французским поваром герра фон Вертера, да еще и под аккомпанемент чудесного мозельского вина из Триера, по городу разнеслась весть о полной победе русских на Балтике и о возвращении императора в Петербург. Фон Вертер изумленно посмотрел на меня:

– Герр генерал, получается, что ваша информация соответствовала действительности? Странно, что в Петербурге про это ничего не было известно, а вы, только что прибывшие из Пруссии, знаете об этом…

– Герр посол, я не знаю источника этой информации, но именно поэтому меня и послали в Петербург.

Через полтора часа нам передали записку, доставленную из Зимнего дворца. Господина посла приглашали в Казанский собор на завтрашний молебен в честь славной победы на Балтике. Мое же послание было более многословным. Начиналось оно так:

«Ваше превосходительство! Его Императорское Величество будет рад видеть вас в четыре часа пополудни в Зимнем дворце».

Обычно послы, приглашенные на официальный прием, входят в царский дворец по лестнице со стороны Невы, проходя через анфиладу прекрасных залов. Меня же провели по узкой лестнице со стороны садика в небольшой кабинет. Через минуту открылась дверь и вошел Николай.

Он заметно изменился с того времени, когда я видел его в последний раз. Император постарел, осунулся и выглядел усталым. Но его царственная осанка была все той же, а рукопожатие столь же крепким, как и ранее.

– Мой дорогой друг, я рад снова увидеть вас в Санкт-Петербурге.

– Ваше величество, позвольте мне поздравить вас с блестящей победой. Вся Пруссия – более того, я полагаю, что население тех немецких земель, которые не являются подданными прусской короны – тоже искренне рады, узнав о победе нашего природного союзника. Увы, наши отношения переживали непростые времена, но дружба между нашими монархиями – заветная мечта моего короля, его величества Фридриха Вильгельма IV. Он послал меня к вам еще до того, как весть об этой славной виктории стала известна в Европе. Я счастлив передать вам, ваше величество, личное послание от его величества, – тут я достал конверт, украшенный королевским вензелем и гербом Гогенцоллернов.