Наследники империи - Павел Молитвин Страница 52

О, Мгал уже тогда понимал, как многому успел научить его чужеземец, и не сомневался, что со временем сумеет перенять все, что знает его мудрый учитель, ибо тот ничего не скрывал от любознательного мальчишки. Он уже тогда сообразил, что Вожатый Солнечного Диска привел в их места не какого-то никчемного бродягу, а человека во всех отношениях незаурядного — Менгер упомянул как-то раз, что некие люди гнались за ним до самых Облачных гор и прекратили преследовать его, только когда он миновал Орлиный перевал. Не догадывался мальчишка лишь о том, что время ученичества его будет недолгим. Теперь-то, вспоминая грустную улыбку старика, не устававшего повторять что до многого Мгалу придется доходить своим умом, он понимал — мудрый учитель отдавал себе отчет в том, что рано или поздно Люди Чащоб выследят его ученика, и тогда…

Задумывался об этом и Мгал, но, памятуя, как метко пускает стрелы, как мастерски владеет мечом и копьем южанин, был уверен, что тот сумеет оборонить свою жизнь. Другое дело, не задавался он никогда вопросом: захочет ли Менгер защищаться? Старик не захотел. Изрубленное тело его взывало к отмщению, но Мгал не мог поднять руку на родичей. Не мог он и жить с убийцами своего учителя. Смертью своей Менгер, не обагривший руки свои кровью соплеменников Мгала, не оставил ему выбора. За взятую жизнь не было заплачено жизнью, примирение было невозможно, и выученик Менгера не вернулся в родную деревню, ибо стала она для него чужой. Ему не о чем было говорить с Людьми Чащоб и незачем видеть их заросшие бородами лица. Он заставил себя забыть их имена, попрощался, как должно, с учителем и, не дожидаясь возвращения бывших соплеменников на остров, кроваво-золотой осенью ушел к Облачным горам.

За осенью встречи пришла осень разлуки, и одного не мог простить плачущий ночами от нестерпимого горя мальчишка своему учителю: почему тот не сказал, не предупредил, не увел его на юг, подальше от свято чтущего обычаи предков племени? И лишь полгода спустя, на Орлином перевале, понял, что второй раз потрепанный щервагом старик не сумел бы перебраться через Облачные горы…

— Мгал! Ты слышишь меня? Проснись! У нас неприятности!

— Да, Менгер… Я слышу… — Северянин с усилием разомкнул веки и некоторое время с недоумением всматривался в серую пелену дождя. — Лив?.. Что случилось? Мы достигли подножия гор?

— Нет, кажется, нас обнаружили Девы Ночи! Гляди!

Прикрываясь ладонью от льющейся с неба воды, Мгал уставился в указанном дувианкой направлении.

— Я ничего не вижу. Или нет, постой… Однако прежде чем северянин сумел что-либо рассмотреть, из стены дождя вырвались обнаженные всадницы на разбрызгивающих во все стороны грязь, отчаянно фыркающих и сопящих, отдаленно напоминающих муглов тварях, носы которых были увенчаны устрашающего вида рогами.

— Бай-ай-йар! Бай-ай-йар! — истошно вопили чудные наездницы, черные, блестящие от воды, тела которых казались вымазанными дегтем.

— На этот раз удача нам изменила! — взревел Бемс, изо всех сил стараясь удержаться на обезумевшей от ужаса лошади.

Лив схватилась за меч, но удар, нанесенный ей в грудь древком копья, сбросил ее наземь, и тут же на спину девушке прыгнула одна из чернокожих наездниц.

Лошадь Мгала, заржав дурным голосом, поднялась на дыбы, и это окончательно вывело северянина из сонного оцепенения. Поймав узду и сжав бока перепуганного животного коленями, он огляделся по сторонам и, мгновенно оценив обстановку, зычно крикнул:

— Не сопротивляйтесь! Мы ищем моего брата-купца, пропавшего в степи! У нас нет причин враждовать с Девами Ночи!

— У нас-то нет! А у них, похоже, имеются! — просипел Бемс, которого две чернокожие девицы тщетно пытались вытащить из седла. Бравый моряк не сопротивлялся, так же как и Мгал, сообразив, видимо, что нгайи доставят их к подножию Флатарагских гор быстрее, чем они сумеют добраться до них самостоятельно.

— Тимилата, тебя желает видеть ярунд Уагадар. Не заставляй его ждать, толстяк и без того выглядит так, словно его лишанг укусил. — Сокама Блюстительница опочивальни ай-даны — выпучила глаза, надула щеки и, присев, развела в стороны руки с растопыренными пальцами, очень похоже изобразив дожидавшегося в приемной жреца.

— Скажи, что я сейчас выйду. — Тимилата хихикнула и пригрозила Сокаме пальцем: — Когда-нибудь ярунды доберутся до тебя и уволокут в свои тайные подземелья. Неужели ты не можешь насмехаться над кем-нибудь другим?

— О каких насмешках ты говоришь, Владычица? Все мы, призванные служить тебе, поглощены лишь одной заботой: наилучшим образом воплощать в жизнь замыслы нашей Богоподобной Повелительницы. — Сокама придала круглому улыбчивому лицу своему уныло-снисходительное выражение, и Тимилата догадалась, что служанка передразнивает Базурута. И вспомнилось ай-дане предупреждение Хранителя веры о том, что дерзкая Блюстительница опочивальни ее, не проявляя должного почтения к служителям Предвечного и постоянно оскорбляя их, дает тем самым повод злопыхателям утверждать, будто делает она это не по врожденной глупости, а подстрекаемая к тому госпожой своей.

— Прекрати! Прекрати немедленно и никогда больше не смей передразнивать жрецов! Базурут давно на тебя косо поглядывает, и я не уверена, что мне удастся вырвать тебя из рук желтохалатников, надумай они укоротить твой язычок!

— Хорошо, я буду молчать. По крайней мере до тех пор, пока они не возведут тебя на трон Мананга, — обещала Сокама, потупив глазки, и исчезла за тяжелой портьерой, отделявшей комнату для утренних туалетов ай-даны от приемной, в которой дожидался посланник Базурута.

Тимилата нахмурилась. В отличие от Сокамы, она понимала, что если ярундам и удастся провозгласить ее Владычицей империи в обход Баржурмала, то настоящей власти она все равно не получит до тех пор, пока не сумеет обуздать ни с чем не сообразные аппетиты Хранителя веры, а сделать это будет не просто. Ибо если Баржурмал, будучи сыном Мананга и рабыни для удовольствий, не мог претендовать не только на трон Владыки Махаили, но и на звание яр-дана, то и ее претензии на этот титул были не вполне законны. Трон империи по традиции переходил от отца к сыну, и если бы жрецы Кен-Канвале не поддержали ай-дану, едва ли хоть один мланго согласился бы видеть в ней наследницу Богоравного Мананга. Однако служители Предвечного сами рвались к власти, и Тимилата нужна была им для того, чтобы от ее имени править колоссальной империей. До поры до времени ай-дана поддерживала веру Базурута в то, что намерена объявить себя невестой Кен-Канвале и допустить Хранителя веры к делам правления, но совершать подобной нелепости, разумеется, не собиралась. И не потому, что была властолюбива или страдала манией величия, о нет! Просто любому здравомыслящему человеку было ясно, что, попытайся жрецы осуществить хотя бы десятую часть задуманных Базурутом преобразований, и великой империи придет безвременный конец. За подтверждением этого очевидного факта далеко ходить не надо: стоило Маскеру — наместнику Чивилунга — начать, по настоянию Базурута, насаждать среди кочевников истинную веру, как в провинции вспыхнуло восстание, унесшее тысячи человеческих жизней. А ведь это только первые робкие ростки того чудовищного древа, которое может произрасти из семян, посеянных Хранителем веры!