Наследники империи - Павел Молитвин Страница 54

— Об этом можешь не беспокоиться. Оружие принесут шуйрусы. Специально обученные «птички» доставят все что надо на прогулочную террасу дворца… Уагадар наклонился к ай-дане и зашептал ей что-то в украшенное тяжелыми золотыми серьгами ушко.

— Быть по сему, — согласилась после недолгого раздумья Тимилата. — Я пошлю отряд мефренг к парковым воротам, хотя лучше бы вы обошлись без них. Чернокожие слишком заметны, и лишние пересуды едва ли пойдут нам на пользу.

— Никто кроме наших сторонников не покинет Золотую раковину. Я сам прослежу за этим, — заверил ай-дану Уагадар.

— Ты?

— Именно я должен подать сигнал шуйрусам, такова воля Базурута. Он видел моих «птичек» в деле и уверен в успехе задуманного предприятия. Кен-Канвале не покинет своих служителей и всех истинно верующих в годину испытаний! — Ярунд поклонился, и ай-дана знаком разрешила ему удалиться.

Глядя вслед толстому, но удивительно подвижному жрецу, Тимилата испытала неприятный холодок в области живота, и впервые ее посетила мысль, что ей, быть может, не стоило всего этого затевать. Заручившись поддержкой жрецов, от Баржурмала она так или иначе отделается, а вот удастся ли ей потом совладать с Хранителем веры и его приспешниками? Если они научились дрессировать шуйрусов, то найдутся у них и другие сюрпризы. Неужели правы те, кто утверждал, что Мананг покинул этот мир не без помощи служителей Кен-Канвале? Если это и в самом деле так, то не придется ли ей в скором будущем пожалеть о гибели яр-дана? За ним стоит войско и «тысячеглазый» Вокам, он любим народом, а она… Что может она противопоставить Хранителю веры и его желтохалатным слугам? Сотню, две, в лучшем случае три сотни высокородных, поверивших ее щедрым посулам? Хотя, если каждый из них соберет своих людей, получится не так уж и мало…

— Ты слышала? Баржурмал вернулся в столицу! — влетела в приемную Сокама. — Ой, что теперь буде-ет!

— Ничего не «бу-у-дет»! — передразнила служанку ай-дана. — За смертью своей он сюда вернулся!

— Тимилата, ты ведь с ним вместе росла! Он же брат твой! Неужто отдашь его бритоголовым на расправу?

— Цыц! — взвизгнула Тимилата и, ухватив со столика вазу с цветами, шваркнула о каменный пол, так что осколки драгоценного черно-алого стекла брызнули во все стороны. — Молчи, безмозглая! Много воли взяла говорить со мной!

Некоторое время девушки молча стояли, уставившись друг на друга, причем Сокама думала о том, что характер ее госпожи портится день ото дня и лучше бы она объединилась с Баржурмалом против забиравших все больше власти во дворце, столице и империи жрецов, чем натравливала их на брата. Тимилата же, рассматривая изящную фигуру служанки и миловидное личико ее, размышляла о том, что яр-дан, помнится, поглядывал на Сокаму с вожделением, и неудивительно, что она заступается за пригожего сына рабыни. Может, прав был Хранитель веры и ей в самом деле не следует доверять Блюстительнице опочивальни? Но кому же тогда, спрашивается, она вообще может верить?..

— Позови ко мне Уго и Гуновраса. А Флиду скажи, что- я выслушаю его доклад позже, — прервала затянувшееся молчание ай-дана и, глядя, как ловко двигается Сокама между усеявшими пол осколками вазы, как плавно покачивает округлыми бедрами, как гордо держит хорошенькую головку, отягощенную тугим узлом искусно заплетенных волос, с горечью подумала, что нестерпимо завидует собственной служанке. И собой хороша, и сомнений не ведает: брат для нее, даже сводный, даже сын рабыни, все равно брат, а убийца, даже ряженный в желтый халат служителя Кен-Канвале, все равно убийца.

Несмотря на большой вес, единороги из-за своей широкостопости продвигались по морю грязи значительно быстрее лошадей, а Девы Ночи направляли их бег так уверенно, словно перед глазами их был компас или маяк, хотя Лив, сколько ни старалась, так и не смогла понять, как им удается ориентироваться в голой степи, где из-за дождя не видно ни звезд, ни солнца. Сидящая перед ней чернокожая кочевница почти не знала языка, на котором говорили народы, живущие на побережье Жемчужного моря, да и не рвалась удовлетворить любопытство пленницы. Впрочем, скачка под проливным дождем не располагала к разговорам, и, убедившись, что, схватив Мгала и Бемса, Девы Ночи не причинили им никакого вреда, Лив решила запастись терпением и посмотреть, как будут развиваться события, когда отряд кочевниц доберется до становища.

Единороги, однако, скакали, вопреки ожиданиям, весь остаток дня и всю ночь, так что, когда серым промозглым утром глазам девушки открылось, наконец, скопление островерхих шатров, единственным желанием ее было завалиться спать. И, наскоро похлебав горячей мясной похлебки, она, едва добравшись до пахнущих дымом шкур, на которые указала ей одна из нгайй, тотчас заснула беспробудным сном и проспала без малого сутки. Возможно, она проспала бы и больше, если бы Девы Ночи не решили воспользоваться прекращением дождя, чтобы продолжать поход к подножию Флатарагских гор.

Разбудившая ее светлокожая девушка, назвавшаяся Тарнаной, сунув в руки Лив кусок холодного вареного мяса, заговорила с ней на языке приморских народов, и с первых же ее слов дувианка поняла, что видит перед собой такую же пленницу, как она сама.

Собрав шатры, Девы Ночи приторочили их к спинам гвейров и двинулись в путь, но, несмотря на поспешность, с которой действовали кочевницы, чуть ли не у каждой из них нашлось время подойти к пленникам и внимательнейшим образом осмотреть дувианку с головы до пят.

— Чего это они глазеют на меня, как на чудо заморское? поинтересовалась девушка, когда сборы, в которых ей с Тарнаной пришлось принимать самое непосредственное участие, закончились и они забрались в трехместное седло, притороченное к спине могучего гвейра. Сидевшая впереди нгайя — грузная женщина преклонных лет, покрикивавшая на пленниц гортанным простуженным голосом, пока те помогали собирать шатер, — в отличие от своих соплеменниц не проявила к Лив ни малейшего интереса, и дувианка решила, что та не будет возражать, если она задаст Тарнане десяток-другой вопросов.

— Слух о том, что в становище появилась девушка с невиданными в здешних краях золотистыми волосами, возбудил любопытство всего племени. Многие заглядывали в наш шатер, пока ты спала, и если бы не Кукарра — Мать рода Киберли, — Тарнана указала на сидящую перед Лив кочевницу, — тебя бы уже давно разбудили. Молодых нгайй так поразил цвет твоих волос, что они не задумываясь срезали бы их, чтобы украсить ими свое оружие и головные повязки. Я слышала, они называют их «живым золотом», дикарки — что с них взять! Хотя мне тоже до сих пор не приходилось видеть светловолосых людей, отчим так и не позволил маме свозить меня в Бай-Балан…

Тарнана, похоже, сильно стосковалась по собеседнице, и вскоре Лив уже знала, что ее товарка по несчастью была после смерти матери отдана односельчанами Черным Девам в качестве уплаты долга и уже свыклась с мыслью, что жить ей осталось недолго. Нгайи не скрывали, что собираются откупиться ею от крылатых Сыновей Оцулаго, и такая же судьба ожидает дувианку. Слушая худосочную, низкорослую девушку с невыразительными чертами маленького лица, Лив поначалу удивлялась спокойствию, с которым та повествовала о грядущем жертвоприношении, но по мере того, как Тарнана посвящала ее в подробности жизни у нгайй, дувианка начала понимать, что рассказчица воспринимает близкую смерть как желанное избавление от домогательств Дев Ночи и ничуть ие страшится уготованной ей участи. Обычаи нгайй показались дувианке в высшей степени омерзительными, но особого потрясения она не испытала — чего-то подобного следовало ожидать от племени женщин, ни во что не ставящих своих мужчин.