Против ветра! Андреевские флаги над Америкой. Русские против янки - Владимир Коваленко Страница 57

Шести портретов Люси Холкомб на хороший праздник хватит. Но вот про «гнать с позиции» сказала зря. Теперь завелся Джеймс. Вспомнил, что состоит не при отце…

— Отошли бы вы в тыл, мисс Берта. Жентмуны с завода про бой всё вам перескажут. Конь — это хорошо, но он не при вас, а с антилерийскими ломовыми… Что в городе-то болтать будут?

— Она у меня еще осталась, репутация? — Берта вздыхает. Каково старому слуге-то? То — тень самого массы Хораса теряет сознание, то ребенок лезет в пекло… И, что самое странное, имеет на это полное право.

— Она у вас выше небес Господних. Вы к Пикенсам каждую неделю ходите.

Ходила, так будет верней.

— На обеды, Джеймс. На обеды, не на ужины. К тому же… я вовсе не уверена, что меня пустят на порог в следующий раз. Хотя очень на это надеюсь. Ради завода…

Оглянулась на знакомый звук: орудия зарядили и накатывают для выстрела. Руки привычно зажали уши… Больно!

Батарея оказалась для мониторов неприятным сюрпризом. Подзорная труба позволяла разглядеть подробности — весьма обнадеживающие. Первый залп лег мимо, с перелетом… но второй попал.

Наставления русских ветеранов не прошли даром. Во втором парном залпе один снаряд взбил фонтан недолетом. Но еще один отрикошетил от волн и ударил в носовую часть монитора. Броня выдержала слабый удар. Потом было попадание в башню… опять рикошет, на сей раз в пользу янки. И еще.

Мониторы уверились в безнаказанности, легли лагом к берегу — и тут их фортуна кончилась. Снаряд — сотня с лишним фунтов стремительной стали — ударил не в башню — в едва заметную над водой полосу борта. Только прищурить глаза — встанут картины с полигона: развороченная железная плита, перемолотая в щепу деревянная подкладка занимается огнем… Там, на мониторе, дерева нет. И гореть, верно, нечему. Но тогда почему заслонки больше не обнажают готовые к выстрелу жерла?

А снаряды падают и на батарею. Там… лучше не отнимать от правого глаза подзорную трубу, а левый не открывать. Главное, что выстрелы и заряды оказываются в стволах вовремя, и наводить пока есть кому. Похоже, расчеты увлеклись — почти как во время испытаний на скорострельность. Это хорошо… и плохо. Хорошо, что увесистые снаряды и заряды к ним кажутся почти невесомыми, хорошо, что выстрелы чаще, чем раз в две минуты. И плохо. Почему… она не знала. Нет, знала. Командиры орудий перестали думать и продолжают упорно долбить одного и того же врага.

От пароходов вновь отделились многоножки шлюпок. Новая цель. Что там говорил отец? Томик Морского устава лежит в ящике стола… да и поздно его теперь перелистывать. А вот вспомнить…

День, когда старший брат, постаревший на половину десятилетия, выслушивал последние наставления. Когда отец ронял тяжело и коротко:

— И запомните, сэр, крепче молитвы Господней: сколько бы ни было вражеских боевых кораблей, вы атакуете транспорт с войсками. Их — всегда будет больше. Потому вам не следует играть в честный бой: корабль против корабля. Бейте тех, кто пришел захватить нашу землю. Теми, кто их желает защитить, вы сможете заняться потом. Если уцелеете.

Тогда мама не удержалась. Заплакала. И Берта запомнила невиданные в счастливом доме слезы — а заодно и слова. Слова, которым настало время превратиться в огонь и сталь.

Берта набрала в грудь побольше воздуха. Командовать не впервой: на полигоне мисс секретарю тоже доводилось отдавать распоряжения полуоглохшим людям. Ничего, слышали.

— Бить по шлюпкам! Бить по десанту!

Услышали. И, как привыкли на полигоне, послушались. Зазвучали команды — правильные, не девичьи выдумки.

Заряд — шрапнель… Трубка… Прицел… И вот под безоблачным небом вспухают мимолетные облачка, проливающиеся дождем из пуль. Залп. Залп. Залп…

Но вот и редкое, но солидное слово мониторов. Удар, словно молот Тора, вбивает в землю по уши. Тишина… Не оглядываться! И только сотрясение земли говорит, что одно орудие все-таки отвечает врагу. Столб воды поднимается вдали, у кораблей. А десант выпрыгивает из лодок…

— Бить по десанту!

Она больше ничего не знает. Кроме того, что ополченцев — рота, а по пляжу делает первые шаги… полк? Неважно. Их много! И шлюпки возвращаются к кораблям…

Прямо впереди — вышедшие из пены морской неровные синие цепи. Никаких линий, никакой попытки построиться под огнем из-за брустверов. Часть синего прибоя бежит, пригибаясь, вперед… но вот цепь остановилась. Винтовки показали зрачки. Замерцали огоньки, злые и неяркие, как утренние звезды. Но мимо — вперед, вперед — бегут те, кто только что шел позади.

Сменяющие друг друга волны… Прекрасно, как шторм за окном. Безудержно, как потоп. Не сдержать ни мужеством, ни дамбой, а ковчег ушел — с шестьюстами тоннами медной руды! Командовать — нечего. Только смотреть и встретить судьбу. В револьвере пять патронов… Врагу — только четыре.

Синие цепи растут. Видно, что в атаку идет морская пехота — по белым брюкам и белым же крестам перевязей. Белые косые кресты на синем фоне — русский флаг наоборот, в геральдике означает врага. А еще — в перекрестие удобно целиться.

Земля теперь вздрагивает лишь от отдачи. Янки боятся задеть своих. В мир начинают возвращаться звуки. Синие, верно, орут свое «Хуррэй!», но их же снаряды превратили грозный боевой клич в монотонное «Хэй-хэй-хэй…» — спокойное, уверенное и тем более страшное. За спиной истошное:

— Трубку на картечь! Двойной заряд!

Гром — и просека в неожиданно загустевших синих рядах. Кажется, к ним подбегают сзади. Но — линии встали. Пора. Рукоять «кольта» холодит руки. Упереться поудобней, как учил Юджин-сухопутный. Задержать дыхание. И спокойно, стараясь не дернуть, выжать спусковой крючок. Раз, другой, третий, четвертый. «Кольт» с последним патроном снова лег на мешок. Больше она ничего не может сделать. Лишь смотреть, как синие шеренги вскидывают оружие. Слушать треск выстрелов, глухой стук — о мешки с рудой. Вскрики позади. Смотреть, как напротив из рядов вываливаются убитые и раненые, их место занимают другие… Как против линии из песка, болотных кустов и мешковины встает другая — из мужества и презрения к смерти.

Она не видела струйки, вытекающей из виска того, кто недавно сжимал в руках подходящее оружие, — иначе пришлось бы падать в обморок. Глаза научились лгать. Во спасение? На погибель? Не важно. Главное — в руках старая добрая «Кентукки», точно такая, как та, из которой отец и братья учили ее стрелять. Семья когда-то, в шестнадцатом веке, начинала жизнь в Новом Свете охотой на крокодилов. Кто знал, что девочка будет в азарте боя выцеливать самую опасную дичь — ту, у которой тоже есть винтовка? Главное, «Кентукки» — не револьвер. Стреляет один раз, но заряжается быстро. Так, вынуть шомпол. Проверить, не заряжено ли уже оружие. Не то рванет… Нет, пусто. Засыпать порох в ствол. Быстро и осторожно затолкать обшитую кожей пулю. Кожа — вместо поясков. Быстро порвется? Да. По сравнению с настоящей армейской винтовкой «Кентукки» бьет слабо и недалеко. Зато она полегче… И точная! Из нее можно попасть белке в глаз за триста шагов, а синяя линия замерла в полусотне.