Кальде Длинного Солнца - Джин Вулф Страница 59

Наковальня слегка улыбнулся:

— Ты должен понять, сын мой, что, как твой духовный наставник, я люблю тебя не меньше и не больше всех других. Я угрожаю твоей жизни не больше, чем закон, и ради твоего же исправления. Говори.

— Лады. Я не люблю Гагарку, но если ты хочешь вернуть его взад, то, сдается мне, ты взялся за дело не с того конца. Он хотел, чтобы мы шли в яму, помнишь? Могет быть, он туда и отправился. Мы могем пойти и посмотреть, и там есть тьма быков, которые знают эти туннели не хуже меня, так почему б не сказать им, что случилось, и не отправиться на поиски вместе с ними?

Наковальня задумчиво кивнул:

— Предложение, достойное рассмотрения.

— Они нас съедят, — объявила Синель.

— Рыба голов? — Орев перепорхнул на ее плечо.

— Ага, как ты ешь рыбьи головы, Орев. Только мы должны иметь рыбьи головы, чтобы сделать такое.

— Меня-то не съедят, — сказал ей Кремень. — И, я тебе скажу, они не съедят никого, пока я с вами.

— А теперь давайте помолимся. — Наковальня встал на колени и сложил руки перед собой. — Давайте вознесем прошение бессмертным богам, и особенно Сцилле, попросим их спасти Гагарку и нас и направить нас на путь, которым мы должны пойти.

— Мне думалось, ты больше не веришь в эту чепуху.

— Я повстречал Сциллу, — торжественно сказал Наковальня Туру. — Я собственными глазами видел величие и мощь этой великой богини. Как я могу не верить ее словам? — Он посмотрел на пустой крест, свисавший с его четок, с таким видом, как будто никогда не видел его. — Я тоже страдал на той ужасной лодке и в этих мерзких туннелях. И боялся за свою жизнь. Голод и страх направляют нас к богам, сын мой. Я давно знаю это, и просто поражен, что ты, очевидно столько страдавший в своей жизни, не обратился к ним много лет назад.

— Откедова ты знаешь, что не обратился? Ты ни хрена обо мне не знаешь. Могет быть, я святее вас всех.

Синель, несмотря на крайнюю усталость, захихикала.

Наковальня покачал головой.

— Нет, сын мой, — пробормотал он. — Этого не может быть. Возможно, я глупец. И, несомненно, я нередко бываю глуп. Но не настолько. — Потом, более громко, он добавил: — На колени. Наклоните головы.

— Птица молит. Молит Шелк!

Наковальня, не обращая внимания на хриплое вмешательство Орева, взял правой рукой полый крест и изобразил им знак сложения.

— Узри нас, о Восхитительная Сцилла, чудо вод. Узри любовь нашу и потребность в тебе. Очисти нас, о Сцилла! — Он глубоко вздохнул; в шепчущей тишине вздох показался громким криком. — О Сцилла, твой пророк растерян и охвачен ужасом. Умоляю тебя, очисти глаза мои и разум мой. Покажи мне правильный путь через лабиринт темных проходов и неопределенных обязанностей. — Он посмотрел наверх и пробормотал: — Очисти нас, о Сцилла!

— Очисти нас, о Сцилла! — послушно повторили Синель, Кремень и даже Тур.

Соскучившийся Орев взлетел и ухватился красными когтями за выступ грубого камня. В желто-зеленом полумраке туннеля он мог видеть даже дальше, чем Кремень; сейчас, вися на потолке, он мог видеть еще дальше, но все равно не видел ни Гагарку, ни Шелка. Бросив поиски, он голодным взглядом посмотрел на тело Плотвы; его манили полуоткрытые глаза, хотя он был уверен, что его прогонят прочь.

Внизу черный человек бубнил и бубнил:

— Узри нас, верная Фэа, хозяйка кладовой. Узри любовь нашу и потребность в тебе. Накорми нас, о Фэа! Голодные, мы бредем сквозь мглу, нуждаясь в твоей пище.

— Накорми нас, о Фэа! — завопили все люди.

— Речь, речь, — пробормотал себе Орев; он мог говорить не хуже их, но в подобных ситуациях от слов толка нет.

— Узри нас, жестокая Сфингс, королева войны. Узри любовь нашу и потребность в тебе. Поведи нас, о Сфингс. Мы заблудились и растерялись, о Сфингс, со всех сторон мы окружены опасностями. Поведи нас теми путями, которыми мы должны пройти.

— Поведи нас, о Сфингс, — повторили люди.

— А сейчас опустим головы, — сказал черный, — и молча попытаемся соединиться с Девятью. — Он, зеленый и красная посмотрели вниз, а грязный встал, перешагнул через мертвого и бесшумно побежал.

— Муж идти, — пробормотал Орев, поздравив себя, что обнаружил правильные слова, и, поскольку любил заявлять о своих открытиях, повторил более громко: — Муж идти!

Результат доставил удовольствие. Зеленый прыгнул на ноги и бросился за грязным. Черный вскрикнул и порхнул за зеленым, а красная запрыгала за ними обоими, быстрее, чем черный, но не так быстро, как первые два. В течение времени, за которое его перо слетело бы на пол туннеля, Орев прихорашивался, взвешивая важность этих событий.

Он любил Гагарку и чувствовал, что, если бы он остался с Гагаркой, тот привел бы его к Шелку. Но Гагарка исчез, и остальные больше не искали его.

Орев соскользнул на удобный насест на лице Плотвы и пообедал, настороженно поглядывая по сторонам. Никто не узнает. Добро приходит из зла, и зло из добра. Люди — и то, и то, и еще исключительно переменчивые, спящие днем; тем не менее, они ловят рыбу и щедро делятся ее лучшей частью.

И так далее. Набив зоб, Орев стал обдумывать все это, одновременно чистя опять заблестевший клюв лапкой.

Мертвый был добро. Никаких сомнений. Сдержанно-дружелюбный, Орев предпочитал живых и восхитительных мертвых. Сзади был еще один, но он уже наелся. Пришло время искать Шелка всерьез. Не просто смотреть. Найти его, по-настоящему. Улететь из этой зеленой дыры с ее живыми и мертвыми людьми. Он смутно помнил ночное небо, перевернутую вверх ногами сверкающую равнину над головой и пристойную равнину внизу.

Ветер в деревьях. Если лететь с ним, можно увидеть много интересного. Именно там может быть Шелк, и там его можно найти. Там птица может взлететь высоко, увидеть все и найти Шелка.

Летать не так легко, как ехать на гранатомете красной, но лететь по ветру через туннель просто отдых: держи крылья пошире, и тебя несет. Временами он испытывал приступы боли, напоминавшие ему о синей штуке на крыле. Он никогда не понимал, что это такое или почему ему ее поставили.

По ветру через всю эту дыру и через маленькую дыру (он приземлился и внимательно поглядел в нее, прежде чем сам рискнул войти) в большую, где грязные мужчины лежали на полу или крались, как коты, дыру, накрытую, как горшок, тем самым ночным небом, которое он помнил.

* * *

С рапирой в руке мастер Меченос стоял у окна, глядя на темную и пустую улицу. Иди домой. Так ему сказали. Иди домой, хотя и не так резко выразились. Этот болван Бизон, дурак, который даже не может правильно держать шпагу! И этот болван Бизон, который, похоже, заправляет всем, появился, пока он спорил с этим безмозглым Чешуей. Он улыбнулся как друг, восхитился его рапирой и притворился — притворился! — будто поверил, когда он, Меченос, сказал (не похвастался, а откровенно ответил на прямые непрошеные вопросы), что на Тюремной улице убил пятерых вооруженных труперов.