Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус - Андрей Посняков Страница 6

Проводив взглядом вышедшую из горницы Полинку, слуга тряхнул рыжей челкою:

– Непременно все сладится, батюшка боярин, непременно! Павлуха Заболотний – зол, жаден… да глуп – о том все знают. А Полинка – девка не дура.

– Не дура, так, – согласно кивнул боярин. – Одначе строптива больно! Ни-чо. Мы строптивость-то еённую сбавим. В амбаре денек-другой посидит, подумает – сама за Павлуху попросится!

– То так, боярин-батюшка, то так!

Скрипнув, затворилась за строптивой боярышней тяжелая дверь. Слышно было, как пустоглазые оглоеды, хмыкнув, подперли дверь колом.

– Ишо б во-он ту щель заколотить, – задумчиво произнес кто-то из парней.

– Которую?

– Да эвон, под крышей. Вдруг да выберется?

– Не выберется, Пахоме. Что она, кошка, что ли?

Хм… что там за щель-то?

Дождавшись, когда глаза немного привыкнут к амбарной полутьме, юная пленница пристально осмотрелась. Вообще-то, щелей вокруг было много – солнечный свет проникал сквозь них тоненькими светлыми лучиками, казавшихся вполне осязаемыми из-за танцующих в них пылинок, боярышня даже не выдержала: улыбнулась, протянула руку – потрогать.

И тут же отдернула – ну, вот еще! Делом нужно заниматься, а не дурью страдать. Чем за Пашку замуж, так лучше уж утопиться, или… сбежать! Все одно в дядюшкином доме больше не жизнь, тем более – у Заболотнего Павлухи, который, говорят, же не одного слугу самолично насмерть кнутищем забил. А один раз – опять же, люди сказывали – Павлуха сей чуть не женился, правда невеста вовремя сбежала – позор смертушке лютой предпочла. Да-а, было дело. Нехристь этот Павлуха, хуже татарина, про которых за последние года два тоже много чего сказывали. Говорят, что… Впрочем, черт-то с ними, с татарами, о другом думать надобно! И что ж делать? Щели-то, хоть их и много, да маловаты, и в самом деле – только кошке пролезть. А кроме щелей, что тут, в амбаре-то? Солома, какое-то тряпье, старые грабли… Через неделю, между прочим, жатва. Скоро, скоро уже наполнится амбарец житом-зерном свежим, отборным – мешки некуда ставить будет! Ну, а пока вот так – пусто.

Наклонившись, Полинка взяла в руки грабли, пошерудила по стенам, в щели потыкала, спугнув каких-то пичуг – видать, было у них под стрехой амбарной гнездо. Не! Не вылезти! Изнутри – ну, никак… Да и незачем: ежели изнутри дверь не открыть, так надо – снаружи. Попробовать стоит – чай, не дура! Раз уж задумала сбежать – никто не удержит, а уж тем более – дядюшка. Да какой он дядюшка, так, седьмая вода на киселе, дальний-предальний родич, «пригрел», сволота, сиротинушку – теперь ясно, зачем. И ясно, почему толоку-насилье не учинил, хотя и мог бы – жадность очи застила, землицы дармовой захотел – Павлухиной. Ой, стравить бы этих двоих – Павлуху и дядюшку – вот два-то псинища, скорпионы ядовитейшие! Стравить… да как бы самой промеж ними не оказаться. Нет, бежать отсюда скорей, бежать! Болек, приказчик краковский, польский, не зря на ярмарке глазки строил, пряниками сладкими угощал, расспрашивал… Намекал даже – вот бы, мол, с ним бы уехала. Как бы славно они зажили в Кракове. Ага, поверила Полина, как же! Этот – приказчик, она – бесприданница… зажили бы… Сдохли бы под забором с голоду!

Однако сбежать с ним можно… не в Краков, конечно же, а в Смоленск, там тоже дальние родичи есть, авось да пригреют. А нет – так и до Кракова. И там люди живут. Все лучше, чем тут, с лиходеями этими – дядюшкой да Павлухой. В Кракове-то, чай, у дядюшки Онфима Телятникова руки коротки достать. Впрочем, какой он, право слово, боярин, так… слуга вольный, за землицу с народишком Всеволоду-князю служит, как ему самому – рядовичи. Луг да пашни – все от князя, а своих-то вотчинных земель – раз, два и обчелся. Потому и рассчитывал на племянницу, удачно б на Павлухе женить – землицы б изрядно прибавилось. Хм… Интересно только – как? Что он, с Павлухой вместе хозяйничали бы? Не-е, дядюшка прехитер изрядно, не то что тот… уж обвел бы вокруг пальца заболотнего злыдня, это уж запросто!

Ладно! Черт с ними со всему – надобно жизнь свою самой устраивать, а для начала – выбраться из амбара. Это и хорошо, что дядька ее тут запер – меньше пригляду! А то куда ни пойдешь – всюду бабки, девки, слуги-дубинщики. Никуда, никуда от чужих взглядов не скрыться… А тут – всего двое: Пахом с Карякою. Оглобли они, конечно, еще те, да вот только ума невеликого. Вдвоем-разом все одно не будут ночью амбар охранять – по очереди, либо вообще смотреть не будут – к чему, коли наружу-то ну никак не выбраться?! Это уж правда – никак. Значит, надо так сделать, чтоб кто-то из стражей сам двери отпер. А как так устроить? Думай, думай, девка, на то тебе и голова дадена – не токмо косу черну носити.

Меж тем дело приближалось к вечеру: ярко-золотые полоски-лучики с танцующими пылинками превратились в оранжевые, а затем и вовсе исчезли, расплылись белесым туманом.

Полина вздрогнула, услыхав, как во дворе заржал конь. Неужто боярин ехать куда-то собрался? Это на ночь-то глядя?

А, похоже, что так!

Девушка прильнула ухом к щели, прислушалась.

Ага! Вот раздались озабоченные голоса слуг, а вот прогрохотал басом хозяин:

– Пахом, Каряка – копья берите, дубины, да седлайте коней – со мной поскачете. Может, еще – хо-хо – не придется Полинку никому отдавать…

Услыхав такие слова, девушка радостно улыбнулась – неужто? Ежели так, тогда и бежать никуда не надобно.

– Не отдам, – глумливо хохотнул боярин. – Себе оставлю – девка она справная, а язм – вдовый. А? Как вам, парни?

– Славно придумал, Онфим Телятыч! Полинка девка красная! Детушек те нарожает, да…

– От дурни! – на этот раз похоже, что от души расхохотался хозяин. – Нужны мне от нее детушки? Она ж племянница – все про то знают… Так, побаловаться, укротить – да продать купцам хвалынским. За красивую девку те немало дадут, даже и за порченую. Хо! Ну что там, собрались? Едем! Охрятко, открывай ворота… да за девкой приглядывай, не спи, а то ужо у меня!

– Сделаю, боярин-батюшка! Сполню.

Вот аспид! Вот ворон-то, собачина облыжная! Пряник обсосанный, хмырь, гад ядовитейший! Что удумал!

Разъяренная Полинка уже и не знала, как еще обозвать дядюшку… ишь, родич выискался – попользоваться да продать хвалынцам? Корвин сын! Однако, по всему, тут сейчас не ругаться, тут думать надо. Ишь ты, вроде б за Павлуху сватал, в амбар, вот, посадил, и вдруг… Да! Он же сказал – «может». Что-то задумал, гад премерзкий. Против Павлухи – ясно. Каким-то иным образом землицу забрать… а уж если не выйдет, тогда уж и отдать племянницу замуж. Для нее, для Полинки-то, и так и этак – плохо. И еще неизвестно, что хуже! Одно теперь ясно – бежать надобно всенепременно. Хоть в Смоленск, хоть… в Краков, лишь бы подальше отсюда, от деревень, от вотчины этой гнуснейшей, от дядюшки, ворона подлого! Бежать…

– Полинушка…

Позвал кто-то снаружи. Ясно, кто – слуга рыжий, Охрятко, охальник тот еще, да и трус, каких мало. Правда, не дурак, это уж точно – не может же в человеке уж абсолютно все плохо быть.