Каникула (Дело о тайном обществе) - Артур Крупенин Страница 6

– Да ты не напрягайся так, никаких пыток я не увидел, – поспешил успокоить ее Глеб. – Вошли двое, один из них подбежал и…

– И что?

– И ударил Рамона.

Лицо Вероники стало таким же белым, как пальцы. Глеб бросился на кухню за стаканом воды. Вероника жадно выпила его большими глотками.

– Мне надо полежать, – прошептала она и, поеживаясь будто от холода, пошла в спальню.

Глеб тем временем пересказал подробности видения капитану. Лучко подсел поближе и достал блокнот.

– Мужиков-то разглядел?

– Одного да.

– Вот и хорошо.

– И кстати, скажи своим ребятам, пальчики искать бесполезно – налетчики были в перчатках.

– Спасибо, будем знать. Ты еще говорил, эти люди подавали какие-то знаки. Думаешь, не хотели шуметь?

– Наверное.

– А что за знаки-то?

– Один жест понятен, что-то вроде «смотри в оба».

– А можешь показать, как это выглядит?

– Ну, примерно вот так.

Растопырив средний и указательный пальцы, Глеб сначала направил их себе в глаза, а затем двинул в противоположную сторону.

– С этим ясно. А еще?

– А второй знак смахивает на то, что показывает судья в хоккее, когда объявляет тайм-аут.

Глеб поставил одну ладонь горизонтально, а другую – вертикально и ударил ими друг о друга, образовав что-то вроде буквы «т».

– Хм, очень интересно. А фоторобот мужика составить поможешь?

– Не вопрос.

– Тогда поехали.

– Дай мне минуту попрощаться.

– Ладно. Буду ждать тебя в машине. Только недолго.

Постучав, Глеб вошел в спальню. Вероника, лежа на кровати, пустыми глазами смотрела в потолок. Он рассказал ей о видении почти все то же, что уже сообщил Лучко, за исключением пары вредных для ее нервной системы деталей.

– Никогда не думала, что встречусь с тобой при таких обстоятельствах, – тихо сказала она.

– А я вообще не думал, что когда-нибудь встречу тебя снова. Но уж если так случилось, то…

– То что?

– То я бы хотел поговорить.

– О прошлом?

– Что было, то было.

– Ты хочешь сказать, что простил меня?

– Какое это теперь имеет значение? Давай просто поговорим. Например, я могу заехать завтра. Тебе удобно?

– Заезжай.

– Тогда до завтра.

– Так ты простил меня?

Глеб долгим взглядом обвел лежащую на кровати женщину и понял, что не знает точного ответа.

– Извини, меня ждут.

* * *

Вероника осталась лежать в темноте, не в силах пошевельнуться. Конечно, по уму ей бы лучше пожить у мамы, но только не сегодня. Она слишком разбита, чтобы куда-то ехать, так что сегодняшнюю ночь придется провести здесь, на этой кровати, где они еще совсем недавно спали с Рамоном бок о бок и где много лет назад когда-то впервые задумались о переезде в новую страну.

Странная штука жизнь. Не поменяй они место жительства, Рамон, скорее всего, был бы сейчас жив и здоров. Эх, если бы можно было вернуть прошлое и все исправить. Хотя, кто знает, насколько далеко пришлось бы для этого возвращаться. На год назад, когда она узнала об измене? На десять лет, когда они приняли решение перебраться за Пиренеи? Или на все пятнадцать, когда она оставила одного мужчину ради другого?

Выбор, выбор. Вся наша жизнь – сплошной выбор. И вся разница между неудачником и счастливчиком сводится к правильности однажды принятого решения. До прошлого года она была вполне уверена, что не ошиблась, а потом приключилась та дурацкая история.

Помнится, Рамон как-то ближе к выходным, когда обычно случался всплеск их сексуальной активности, дурашливым голосом сообщил:

– Дорогая, плотские утехи отменяются – я получил… э-э… производственную травму.

– А что случилось?

– Были в «поле», я поскользнулся на камне и грохнулся так, что чуть не отбил себе все мужские причиндалы.

– Какой ужас! Когда? Почему сразу не позвонил?

– Не хотел беспокоить.

– Ну хоть врачу-то показался?

– В том-то и дело.

– Что-нибудь серьезное? – переполошилась Вероника.

– Да ну, пустяки, – отмахнулся Рамон. – Небольшая царапина на одном месте.

– Это на каком?

– На главном, – рассмеявшись, ответил Рамон и поцеловал ее. Инцидент можно было посчитать исчерпанным. Потом, уже ближе к ночи, ложась в постель, Вероника из любопытства попросила мужа показать ей «производственную травму». Никогда не стеснявшийся своего тела Рамон неожиданно заартачился. Обеспокоенная Вероника настояла на своем.

– Да на, смотри, – разозлился Рамон и нехотя продемонстрировал свое «ранение».

К ужасу Вероники, приличный кусок кожи на тыльной стороне «главного места» оказался оторванным. Из образовавшейся ранки сочилась кровь.

– Боже, как такое могло случиться?

– Говорю же, поскользнулся, – огрызнулся Рамон.

На следующий день встревоженная Вероника забежала в гости к знакомой, тоже приехавшей из России, врачу-урологу по образованию, нынче трудившейся медсестрой, и рассказала ей про происшествие с мужем. Та сначала расхохоталась до слез, а потом объяснила доверчивой Веронике, что порвавшаяся часть мужской анатомии называется уздечкой и что травмировать ее можно одним-единственным способом – пытаясь засунуть, куда не надо.

Вернувшись домой, Вероника закатила истерику. Рамон поначалу держался как партизан, но потом, уже к утру, изнуренный многочасовой ссорой, психанул и признался, что изменял. И даже не один раз.

Память Вероники потом не раз возвращалась к этому моменту. Не скажи тогда правду ее муж, она бы наверняка дала себя уговорить, и та ее прошлая жизнь продолжилась бы как ни в чем не бывало. Ни болезненного разрыва, ни слез, ни первых седых волос.

Но все вышло, как вышло, и Рамон признался. Почему? Скорее всего, он и сам устал от вранья. А может, потому, что уже давно разлюбил ее?

Вероника перевернулась на живот и, готовая вот-вот расплакаться, уткнулась лицом в подушку.

* * *

Составив фоторобот и отпустив Стольцева домой, Лучко принялся листать свой блокнот, размышляя над видением Глеба. Никаких сомнений в его рассказе у капитана не было, не в первый раз вместе работают.

Значит, убийцы Гонсалеса обменивались знаками? В целом это отдаленно смахивает на сигналы, которые подают друг другу хорошо обученные бойцы во время скрытного продвижения по территории противника. Что-то вроде «Наблюдай!» и «Стой!».