Алмазный век - Нил Стивенсон Страница 6

– Связи с общественностью? – спросил Финкель-Макгроу.

– Сэр?

Современный этикет значительно упростился; в таком неформальном разговоре обращение «ваша светлость» было бы неуместно.

– Ваш отдел, сэр.

– Инженерный. Индпошив.

– Вот как? Я думал, Вордсворта узнают только гуманитарии-пиарщики.

– В данном случае это не так. Я инженер. Недавно назначен в Индпошив. Так случилось, что выполнял работу именно по этому проекту.

– Какую?

– В основном связанную с ПИ, – отвечал Хакворт. Допустимо предположить, что Финкель-Макгроу все еще следит за развитием науки и узнает сокращение от «псевдоинтеллект», а возможно, даже оценит такое допущение с его стороны.

Финкель-Макгроу просветлел лицом.

– Знаете, в моей молодости это называлось ИИ. Искусственный интеллект.

Хакворт позволил себе коротко улыбнуться.

– Полагаю, что в дерзости есть своя положительная сторона.

– И как здесь применялся псевдоинтеллект?

– В основном по линии МФС, сэр. – («Империал тектоникс» отвечала за остров, здания, растительность, «Машин-фаз лимитед», в которой работал Хакворт, – за все, что движется.) – Птицам, динозаврам и тому подобному вполне довольно стереотипного поведения, но кентавров и фавнов мы хотели сделать более интерактивными, чтобы создать иллюзию разумности.

– Что ж, очень, очень хорошо, мистер Хакворт.

– Спасибо, сэр.

– Мне прекрасно известно, что в Индпошив переводят лучших. Не объясните ли, как пристрастие к романтическим поэтам помогло вам достичь нынешнего вашего уровня?

Хакворт опешил. Он постарался ответить так, чтобы это не прозвучало похвальбой.

– Надеюсь, человек в вашем положении не видит здесь никакого противоречия.

– Человек в моем положении не назначал вас в Индпошив. Это сделал человек в совершенно другом положении, и я опасаюсь, что такие люди очень даже склонны видеть противоречие.

– Понимаю, сэр. Видите ли, я изучал английскую литературу в колледже.

– Ага! Значит, вы шли к инженерной работе кружной дорогой?

– Думаю, так, сэр.

– А ваши коллеги из Индпошива?

– Если я правильно понял ваш вопрос, сэр, то действительно, в сравнении с другими отделами у относительно большой доли инженеров была, так скажем, занятная жизнь.

– А что делает одну жизнь более занятной, чем остальные?

– В общем я сказал бы, что занятным мы называем все новое и непредсказуемое.

– Это почти что масло масляное. – Однако, поскольку сам лорд Финкель-Макгроу не стремился пояснить свои мысли, он сделал вид, что удовлетворен, и с минуту смотрел на играющих детей, водя тростью по земле, словно сомневался в ее устойчивости. Потом он внезапно описал тростью дугу, указывая на пол-острова.

– Как вы предполагаете, скольким из этих детей предстоит занятная жизнь?

– Ну, по меньшей мере двоим, сэр, принцессе Шарлотте и вашей внучке.

– Вы бойки на язык, мистер Хакворт, и подозреваю, склонялись бы к лукавству, если бы не ваши твердые нравственные принципы, – сказал Финкель-Макгроу немного спесиво. – Скажите, ваши родители были подданные или вы присягнули сами?

– Мне только-только исполнился двадцать один, когда ее величество – тогда еще ее королевское высочество – совершала поездку по Северной Америке перед поступлением в Стэнфорд. Я принял присягу в колледже Святой Троицы в Бостоне.

– Почему? Вы умны и, в отличие от большинства инженеров, не чужды культуре. Вы могли бы войти в Первую Распределенную Республику или в любое из синтетических землячеств на Западном побережье. Вас ожидали бы достойные перспективы и не сковывала, – тут Финкель-Макгроу ткнул тростью в сторону двух воздушных судов, – наша поведенческая дисциплина. Почему вы ограничили себя, мистер Хакворт?

– Не касаясь побуждений сугубо личного плана, – осторожно начал Хакворт, – скажу, что в детстве видел два вида дисциплины – чрезмерную и никакой. Последняя ведет к распущенности. Я употребляю это слово без всякого ханжества, просто в качестве определения того, что мне известно по опыту, так как сделало мое детство отнюдь не идиллическим.

Финкель-Макгроу, вероятно, осознал, что переступил границы дозволенного. Он кивнул.

– Это, разумеется, распространенный довод.

– Разумеется, сэр. Я никоим образом не хотел сказать, будто единственный в молодые годы пострадал от того, во что превратилась наша культура.

– Я ничего подобного и не усмотрел. Многие люди, разделявшие ваши взгляды, вошли в сообщества с куда более строгими порядками. С их точки зрения, распущенные – мы.

– Мне пришлось испытать на себе другую крайность – неоправданно строгую дисциплину, вводимую теми же, кто первоначально допустил излишние послабления. Вместе с занятиями историей это привело меня, как и многих других, к убеждению, что в прошлом столетии было мало достойного подражания и модели стабильного общественного устройства следует искать в девятнадцатом веке.

– Молодцом, Хакворт! Но вы не можете не знать, что модель общественного устройства, о которой вы говорите, ненадолго пережила первую Викторию.

– Мы во многом переросли невежество той эпохи и разрешили значительную часть свойственных ей внутренних противоречий.

– Вот как? Приятно слышать. И так ли мы их разрешили, чтобы устроить всем этим детям занятную жизнь?

– Признаюсь, сэр, что не понимаю вашу мысль.

– Вы сами сказали, что индпошивовские инженеры – самые способные – вели занятную жизнь, а не двигались напрямик. Это подразумевает корреляцию?

– Очевидно.

– А значит, чтобы следующее поколение достигло своего полного потенциала, мы должны сделать их жизнь занятной. Ответьте мне, мистер Хакворт: считаете ли вы, что наши школы соответствуют подобному требованию? Или они больше похожи на школы, которыми возмущался Вордсворт?

– Моя дочь еще слишком мала, чтобы ходить в школу, но я опасаюсь, что верно второе.

– Уверяю вас, мистер Хакворт, так оно и есть. Трое моих детей окончили эти школы, и уж кто-кто, а я-то их знаю. Свою внучку Элизабет я буду учить иначе.

Джон Хакворт почувствовал, что краснеет.

– Позвольте напомнить, сэр, что мы едва знакомы. Я не считаю себя достойным вашего доверия.

– Я говорю вам не как другу, а как профессионалу.

– Тогда вынужден напомнить, что я – инженер, а не детский психолог.

– Я это помню, мистер Хакворт. Вы действительно инженер, и очень талантливый, в компании, которую я по старой памяти считаю своей, хотя как лорд – привилегированный акционер уже не связан с ней непосредственно. Вы блестяще завершили работу над проектом, и теперь я намерен поручить вам новую, для которой, имею основания полагать, вы годитесь как нельзя лучше.