Затворник - Сергей Кузнецов Страница 7

– Что ты ничего не делал... – еле слышно сказал Михаил Панкратьевич.

– А разве я ничего не делал?

– Ты работал, – убито сказал Михаил Панкратьевич. – Я это знаю. И все это знают...

– Тогда почему, вашу мать, я не получил своих денег?!!

Михаил Панкратьевич молчал.

Костя дошел до двери и, уже выходя, сказал:

– Обещаю оставшиеся две недели вести себя смирно.

...Александр Степанович, начальник отдела кадров, человек с хитрым вороватым взглядом, который нашел Костю по его резюме в Интернете, оформлял на работу и которому Костя первое время доверял и делился своими опасениями и настроениями, когда Бульдожка начала его прессовать, позвонил Егорову на следующий день. Костя последние два месяца с ним не общался, потому что понял: кадровик такой же, как и все, – фальшивый.

Идти к нему не хотелось. Костя тянул под разными предлогами, пока в конце дня Александр Степанович не зашел сам. Он вообще любил заходить сам, полагая, что таким образом демонстрирует демократичность и легкость на подъем: дескать, начальник – а не погнушался, вот так, по-простому...

– Если гора не идет к Магомету!.. – бодро возвестил он и выжидательно посмотрел на Костю.

Тому очень хотелось сказать, куда в этом случае должен отправиться Магомет, но на электронный адрес поступило два предложения по вакансиям, и он делал вид, что внимательно их изучает.

– Костя! – позвал Александр Степанович. – Отвлекись!

– Зачем? – спросил Егоров. – Я занят. Давай попозже, Степаныч.

Кадровик крякнул, не зная, как реагировать: воспитанный Егоров никогда себя так не вел. Другие – да, могли, но Егорову это не было свойственно. Именно поэтому он не прижился.

– Попозже нельзя. Через полчаса рабочий день закончится.

– Тогда завтра. Иди, Степаныч, не мешай.

Кадровик наклонился через стол, протянул руку, мельком глянув, что читает Егоров (ого, уже два предложения!), и щелкнул кнопкой монитора.

Костя поднял на него глаза. Во взгляде было спокойное презрение.

– Ну, хорошо. Только поговорим в холле.

Здание компании к концу рабочего дня затихало: все были на низком старте.

– Что хочешь? – бесцеремонно спросил Егоров, когда они вышли из его кабинета и уселись на кожаный диванчик.

– Я знаю, у тебя неплохие связи в нескольких кадровых агентствах... – сказал Александр Степанович и ожесточенно потер шею большой ладонью. – Пожалуйста, не давай информацию о том, почему ты ушел и что вообще здесь за обстановка. С нами и так три агентства отказались работать. Текучка, понимаешь ли. Будто в других местах ее нет...

– При одном условии, – сказал Егоров. – Мне выплатят все, что удержали за пять с половиной месяцев. Удержания были незаконными. Если я подам в суд, я его выиграю.

– Не в моих силах, – развел руками Александр Степанович. – А насчет суда... Ты заключал договор на фиксированный оклад, который и получал исправно каждый месяц. Все, что было обещано сверху, нигде не фигурирует. Это «черные» деньги. И я тебе об этом говорил.

– Тобой было обещано-то, Степаныч. Тобой.

– Что поделать, если так вышло? На тебя возлагались надежды, Костя... Хотели со временем ее подвинуть, а тебя на ее место...

– Знаешь, как иногда Дарья говорит? «Горензон – это я». Интересно, кто такой дурак, что хотел сдвинуть человека Горензона?

– Не скажу. Ты нынче неадекватный, разболтаешь кому-нибудь. Костя, она же злая, как собака. Хоть бы ты трахнул ее, что ли?..

Егоров подумал, что ослышался. После долгой паузы он спросил:

– Что, прям щас? И расписаться на презервативе в память об этом знаменательном событии.

– Да ну тебя! – Александр Степанович махнул рукой и отвернулся.

– Знаешь, Степаныч, я себя не на помойке нашел. А вы свои ублюдские планы теперь стройте с кем-нибудь другим... Да вот хоть с Валентиновым – вполне подходящая кандидатура.

– Кость, ты не знаешь...

– Ну-ка, ну-ка, и чего же это я не знаю? Что она ненавидит мужиков за то, что никому не нужна, не замужем в тридцать пять лет и искала на место зама человека, который бы работал не покладая рук, а она над ним непрерывно измывалась, пользуясь властью и железобетонным тылом в лице Андрея Абрамовича? Всем вам расклад был прекрасно известен! Не могли до меня почти год найти такого мальчика для битья – очень умные кандидаты попадались, один я на денежный крючок клюнул! Оказывается, моя жена дождаться не могла, когда я уволюсь из вашей клоаки, потому что я на человека перестал походить!

– Костя, ты успокойся. Помолчи, сделай глубокий вдох и послушай меня...

– Да пошел ты, Степаныч. Не о чем говорить. Обещаю: раззвоню везде, где только смогу, о том, какое в компании отношение к сотрудникам и как здесь обманывают в деньгах. К сожалению, Кувшинович тут не одна такая. Принцип руководства общий, и он идет даже не от Горензона, а от Большого Босса. И не хрен мне трепать нервы перед увольнением, я своего корвалола выхлебал достаточно. Не шастайте ко мне. Я ищу работу, а на вас, лицемеров и рвачей, положил во-от такого... Все, шесть часов. Мой рабочий день закончился.

Славный малый Костя Егоров, будучи порядочным человеком и профессионалом-хозяйственником высокого уровня, имел один, но существенный, с точки зрения современных нравов, недостаток: он ждал от окружающих такого же отношения к себе, как относился он, – а относился он к людям с уважением, невзирая, как говорил Высоцкий, «на вероисповедание, таланты и зарплату». Этот принцип Костя приносил с собой всюду; не афишировал, но старался следовать. Почти всегда это ему вредило.

...Умение работать руками, смекалка, ловкость и глазомер передались ему от отца. Период, когда дети ломают игрушки, у Кости закончился гораздо раньше, чем у его сверстников: ему вдруг стало необходимо и интересно их чинить. В детстве он постоянно что-то выпиливал, выжигал, лепил из пластилина; клеил и раскрашивал целые многокомнатные, многоэтажные дворцы для маленьких кукол двоюродной сестры. Руки его вечно были в канцелярском клее, красках и занозах от дощечек, которые он находил на улице (нередко – на помойках) и тут же принимался что-нибудь из них мастерить.

В школе по труду у него была твердая пятерка. В пионерских лагерях, если ходили с вожатыми в походы, он всегда быстро и ловко ставил палатки, разжигал костры; откуда-то совершенно точно знал, как сколотить плот, зашить рюкзак и наловить рыбы, а уху и каши варил лучше вожатых. Ни я, ни наш третий друг Саня Панченко – Санчо Панса – ничего подобного не умели.

Период сколачивания скворечников, как и прочие мелкие строительные радости, прошел у Кости довольно быстро: заниматься этим ему стало скучно, хотелось попробовать чего-то более сложного, глобального.