Царь муравьев - Андрей Плеханов Страница 7

К счастью, обошлось без трепанации черепа, хотя мозговое кровоизлияние я все же словил. Я пролежал в больнице полтора месяца, а полностью оправился только через полгода. И еще потерял способность к обонянию.

Кроме затылка, мне сломали нос, но это полбеды. Есть такая костная пластинка, по-латински она называется «lamina cribrosa», «продырявленная». Сквозь нее от мозга отходят тонкие нити – обонятельные нервы. Они проходят через отверстия в пластинке и закачиваются чувствительными окончаниями в слизистой носовой полости. Так вот, при сильнейшем ударе пластинка сдвигается и разом перерезает все нити-нервы. Здорово? Именно это со мной и случилось. Обоняние в таком случае не восстанавливается никогда. Неприятно, конечно, но жить можно. Это вам не глаз лишиться.

А когда я вышел из больницы, то обнаружил, что лишился Любки. Дела у нас с ней в последние два года шли наперекосяк, ругались мы постоянно, ее любовь ко мне угасла и сменилась полным равнодушием. Деньги мои ее по-прежнему радовали, а вот я – нет. Не буду рассказывать подробности того, как мы с ней отдалялись друг от друга, как ругались и мирились, не хочу портить настроение ни вам, ни себе. Во всяком случае, в больницу ко мне она пришла всего раза три, а потом и вовсе перестала навещать. Дома я обнаружил пустоту – она забрала все свои вещи, а именно они составляли большую часть того, что заполняло комнаты. Созвонились, встретились в кафе… Она сказала: «Я подаю на развод». Я сказал: «Ладно, что ж тут поделать». Она сказала: «Не сердись, ладно?». Я не удержался, слезы потекли из глаз. «И как же ты будешь без моих денег?» – спросил. «Это не проблема, не беспокойся», – ответила Люба, и я понял, что она уже нашла кого-то с деньгами.

Очень тяжело мне тогда было, еле выбрался из депрессии. Родители помогли. Они всегда поддерживают меня, непутевого. Всегда. Дай вам бог таких родителей.

Подвожу итоги. Что дали мне три года работы с бандитами? Я научился драться. Я познал криминальный мир и усвоил, на чем стоит мир обычный, как бы не криминальный, но пропитанный дрянью всякого сорта как торт «Наполеон» – маслом и сгущенкой. Я разошелся с Любкой, потерял любовь. Тогда это казалось невыносимым, почти концом жизни, но в действительности передвинуло меня на очередную ступень, освободило в душе место для новой, настоящей любви.

Я отпахал на Некрасова два с половиной года, а потом ушел и снова стал работать хирургом в своей больнице. Вряд ли бы я «откололся» незатейливо, без разборок, без наездов и увечий, но помог случай. К Некрасову пришли сразу два врача – молодых, амбициозных, и без особых моральных предрассудков. Откровенно говоря, они были подонками – таких я не пустил бы и на порог больницы. Они были готовы делать все что угодно, никаких тормозов у них не наблюдалось. По воровским понятиям они возвышались надо мной, как облака над навозом. Некрасов, накопивший к тому времени ко мне кучу претензий, начал подумывать, как бы выдавить меня из «хозяев» спортзала, не прибегая к смертоубийству. Я облегчил его задачу – ушел сам, отказался от прав на владение клубом, заверил, что ни словом не обмолвлюсь о том, что знаю и что видел, сказал, что эта работа не для меня, что возвращаюсь на то место, что предназначено мне богом. Некрасов, как и многие уголовники – верующий человек. К сожалению, формальная вера в бога не мешает им воровать, грабить и убивать, для них главное – носить на груди огромный крест, дружить с каким-нибудь священником и временами с помпой посещать церковь, чтобы пожертвовать денег. Некрасов почесал в затылке, решил вдруг, что меня надо отпустить с миром, и отпустил.

Тогда я думал, что все плохое кончилось. Я ошибался, впереди меня ждало много увлекательных приключений.

Черт бы их побрал. Приключения хороши тогда, когда случаются не с тобой.

Все началось с обычного дежурства. Я вернулся в свою больницу на ставку хирурга, и сразу же выяснилось, что есть только работа ночного дежуранта. Это не испугало меня – напротив, обрадовало. К тому времени я окончательно стал ночной тварью. Дневной свет не убивал меня как вампира, всего лишь вгонял в сон, зато ночная тьма пробуждала и бодрила. В этом нет ничего мистического – миллионы людей в нашем мире являются «совами», и мучаются от того, что им надо пробуждаться в семь утра (а то и в пять, о боже!), реанимировать себя разными способами, включающими лошадиные дозы кофе, массаж ушных раковин и отвратительный ледяной душ. Они пробуждаются, пинками выгоняют себя из согретых постелей, обрекая одеяла и подушки на мертвецкий холод, и улитками ползут на работу, проклиная судьбу. Большая часть по-настоящему созидательных людей, коих я встречал, была «совами». Все подлизы без исключения – «совы». А вот мэры, чиновники, классные руководители, больничные регистраторы, вахтеры и прочие люди, прямо или косвенно регламентирующие нашу жизнь, как правило – «жаворонки». Они достигли видимости успеха благодаря тому, что встают раньше. Они бессовестно строят по ранжиру нас, «сов», и заставляют жить так, как удобно им. Это неспроста: «жаворонки» принижают нас и низводят до своего интеллектуального уровня. Уже в этом заложена великая несправедливость современного, помешанного на социальном и экономическом успехе общества, и следует задуматься над тем, как это исправить.

Чего стоит одна только пословица: «Кто рано встает, тому Бог подает». А тем, кто встает поздно, что – кукиш? Это дискриминация! Или вот еще по-английски: «Early to bed and early to rise, make the man healthy, wealthy and wise». Тьфу, даже переводить не буду бессовестный стишок, кто знает язык, сам переведет. И такому учат детей!

Я бы разделил людей на две расы: «совы» и «жаворонки», и дал им равные права, чего до сих пор не было. Люди борются, и небезуспешно, за права геев и лесбиянок. Скажу честно, что до сексуальных меньшинств мне нет дела, больше меня волнуют права «сов». Есть, конечно, и третья раса – подлизы, они же фрагранты. Но о них позже.

А теперь о том, что произошло в ту злосчастную ночь.

В три ночи «скорая» доставляет в приемный покой зверски избитого молодого человека. Его подобрали на улице, в луже крови, в бессознательном состоянии. Паспорта нет, документов – никаких. Выглядит так, словно упал с десятого этажа, а по пути зацепил все балконы. Но я опытным глазом определяю, что его отмутузили – насмотрелся я такого за свою жизнь. Совершенно непонятно, каким образом жизнь держится в его изувеченном теле: три открытых перелома, живописная картинка, острые концы костей торчат из мяса, и неизвестно сколько переломов закрытых. Лицо – всмятку, трудно даже назвать лицом то, что осталось. Живот вспорот сверху донизу и кишки вылезают наружу. В общем, понятно, что парня не просто побили, его убили, но почему-то не до конца. Что интересно, молодой человек одет весьма прилично, не какой-нибудь бомж: дорогущий костюм из тонкой шерсти, галстук из бутика, напрочь вымокший в крови, пижонские ботинки из натуральной змеиной кожи, в кошельке пять тысяч баксов (я заверял опись), и ведь не тронули деньги! А зачем же тогда убивали? Странные убийцы нынче пошли.

С бомжами легче – умрет вонючка, и дело с концом, никому он не нужен, в морг его, в сыру землицу или в анатомку, на запчасти разбирать, студентов учить. А вот у такого разодетого яппи, как сей почти-труп, завтра же объявится толпа крутых родственников: папа – директор крупной фирмы, мама – светская львица, герлфренд – топ-модель, и так далее. Тут нужно быть осторожным. И заработать, кстати, тоже можно неплохо, если человек вдруг выживет, и окажется, что спаситель его – я.