Неспящие - Чарли Хьюстон Страница 8

Парк посмотрел на обожженный пожаром склон. На нем снова начали появляться палатки, так как в основном его уже отчистили от головешек и трупов после первого лагеря беженцев и потушили тлеющие низовые пожары.

Хаундз хлопнул по приборной панели.

— Э, а что с демеролом? Он-то хоть немного помогает спать?

— Я сам никогда про такое не слышал. Продаю его одному старому торчку. Он когда-то был в технической группе у Тома Петти.

Парк смотрел, как толпа беженцев собиралась у грузовика Красного Креста. Большинство огонь выгнал из каньонов между Вентура-Фриуэй и побережьем, наступая из зарослей чапараля на север до самой лагуны Мугу.

Глядя на потерянных и неприкаянных, он уплыл мыслями куда-то.

— Кроме «дремы», единственное, насчет чего я слышал, что оно действительно работает, — это, пожалуй, только пентосан. Но его молекула слишком большая, чтобы проникнуть из крови в мозг. Поэтому придумали вставлять шунт и доставлять его куда надо.

Он вспомнил, как врач описывал эту процедуру ему и Роуз.

«Проще говоря, мы просверлим дырку в вашем черепе и вставим в нее болт».

Роуз отказалась. Вернее, Роуз сказала: «Да пусть я лучше сдохну к чертям собачьим».

Парк покачал головой:

— Во всяком случае, пентосан делает хотя бы одно — не дает умереть. Спать все равно невозможно, и боль все время чувствуешь. Некоторым неспящим давали громадные дозы мепакрина, и им стало лучше. Ненадолго. Потом им стало хуже, чем раньше. Паралич. Печеночная недостаточность.

Он опять пожал плечами:

— Валиум и все такое — это в основном люди просто хватаются за что угодно, лишь бы им хоть на пару часов стало полегче.

Хаундз давил на тормоз, снижая скорость, пока они подъезжали к очереди машин у блокпоста на реке Лос-Анджелес.

— А ты-то откуда такой грамотный?

Парк снова пожал плечами:

— Я продаю таблетки.

— Черт.

Хаундз вытер пот со лба.

— Моя теща, чтоб ее черти взяли, живет вместе с нами. Не спит уже несколько месяцев. Совсем свихнулась. Никому жизни не дает. Бродит по дому сутки напролет, чертово привидение. Несет какую-то бредятину. Детей пугает. «Папа, а почему бабушка зовет меня Билли?» Вот попробуй объясни ребенку. «Знаешь, малыш, просто бабулин таламус пожирают неправильно свернутые белки, и она бредит наяву, и ей мерещатся всякие кошмары, и она сама не понимает, где она, и думает, что ты ее сын, которого на самом деле она не доносила из-за выкидыша, еще когда ей было пятнадцать лет и она ходила в школу». Может, дать ей десять таблеток валиума и бутылку Зинфанделя, и ей все станет по кайфу; я б тебя поцеловал взасос, если бы получилось.

Парк промолчал.

Хаундз протянул руку:

— Хрен с ним, давай, что там за херня.

Напарник передал ему флакон валиума.

— Чего уж, попробуй. Терять-то все равно нечего.

Хаундз сунул таблетки в карман.

Парк отвернулся, и Хаундз заметил это в зеркале заднего вида.

— Чего еще? Ты чем-то недоволен, гаденыш?

Парк ничего не сказал, он только смотрел, как в толпе у Красного Креста началось бурление, когда до людей стало доходить, что на всех мешков с рисом не хватит.

Хаундз ехал дальше.

— Терять есть что — старушка может окочуриться, — сказал он и потер затылок. — Самое плохое, если она протянет еще полгода. Господи боже. Я все понял. Как только перестану спать, тут же пущу себе пулю в лоб. Как только пойму, что у меня эта зараза, все, до свидания. Мать моей жены, она дала нам деньги, чтобы мы выложили наличными за наш первый дом. Как узнала, что ее дочь собралась замуж за негра, тут же села читать автобиографию Малкольма Икса. [2]То есть я хочу сказать, фигня все это, но все-таки я оценил внимание. А теперь что? Смотреть на нее, смотреть, как она гниет у тебя на глазах? Я думал, может, уговорить жену и пустить ей пулю в голову. Богом клянусь, она мне бы спасибо сказала. Вот черт, что тут еще?

Спецназовец в индивидуальной бронезащите, кевларовом шлеме с визором, с лентой 5,56-миллиметровых патронов к ручному пулемету М-249, который он держал в руках, знаком велел им подъехать к обочине.

Хаундз высунул голову в окно:

— Какого черта? У нас тут преступник.

Спецназовец подошел, упер приклад в бедро и снял шлем.

— Спокойно, я как раз собирался пропустить вас без очереди. Проезжайте сюда, сбоку.

Он показал на окаймленную спиралями колючей проволоки пустую полосу дороги, которую держали свободной для военного и аварийно-спасательного транспорта.

Хаундз кивнул:

— Спасибо, солдат, извини, погорячился. Просто какое-то начальство вставило нашему капитану по самое не балуй, и мы весь день гонялись за каким-то гребаным дилером.

Спецназовец положил шлем на крышу машины и посмотрел на Парка, сидевшего на заднем сиденье:

— «Дрема»?

Хаундз хмыкнул:

— Ага, как бы не так. Занимаемся каким-то дерьмом, когда полно настоящей работы для полицейских. Он продает всякую клубную муть.

Спецназовец провел ладонью по бобрику, и мелкие капли пота попали в галогенное сияние прожекторов, освещавших блокпост.

— Стимуляторов нет? Я с ног валюсь.

Клейнер показал оставшийся флакон и пакетик:

— Демерол и ксанакс.

Спецназовец протянул руку:

— Отсыпь-ка мне ксанакса. Может, поможет не пристрелить парочку мексикашек.

Клейнер высыпал несколько таблеток в раскрытую ладонь.

— Что за столпотворение?

Спецназовец бросил в рот две таблетки и стал жевать, а другие сунул в подсумок на ремне.

— «Авенидас» хоронят одного из своих предводителей. Этот тип на днях завел свою «импалу», а она под ним взорвалась. Чертовы психопаты из Сайпрус-парка. В общем, похоронный кортеж собирается сегодня к полуночи, они намереваются проехать прямо по дорожкам через Сайпрус-парк и дальше до Форест-Лон. Типа показать всем, только не знаю что.

Хаундз показал на восток:

— Еще чего. Скажите им, черта с два. Блокируйте улицы.

Спецназовец кивнул:

— Вы откуда?

Хаундз снял солнечные очки.

— Западное управление, Голливуд. Есть что сказать?

Спецназовец поднял руку.

— Нечего, полиция есть полиция. Но у нас сейчас договор с «Авенидас». Они занимаются охраной района восточнее Сан-Фернандо. На самом деле это значит только то, что нам можно заходить на их территорию и не особо беспокоиться, что мы окажемся под обстрелом. Так на хрена нам катить на них бочку из-за того, как они хоронят своих мертвецов? Не успеешь оглянуться, как полицейскому уже нельзя будет выйти за проволочное заграждение, чтоб снайпера не стали стрелять по всем без разбору и чтоб не подорваться на самодельной бомбе в помойном ведре.