Юджин - повелитель времени. Книга 4. Все женщины - химеры - Гай Юлий Орловский Страница 8

То же самое и сейчас, когда курсор волоку по экрану с таким усилием, словно пароход по Волге, а потом то ли планшет поймет, что я хочу, и приноровится ко мне, то ли я смогу формулировать быстрее и проще…

Окрыленный успехом, хотя какой он на фиг успех, я перевел взгляд на выключатель, его четко вижу в темноте, долго тужился, сопел, пыхтел и сжимал кулаки, пытаясь включить-выключить свет, воздействуя не на выключатель, это трудно, а на крохотный волосок, что в миллиметре от другого волоска.

Наверное, если бы получилось, я бы затрепетал в восторге, мы так часто стремимся к тому, что потом никогда не пригодится, но, увы, свет не вспыхнул, что-то я размечтался…

Мать обернулась, заслышав мои шаги.

- Уже поспал? Молодец. Сон - это теперь нам необходимо в наше сумасшедшее время. Во сне что-то там восстанавливается. Главное, старость затормаживается.

- Как раз дотянем до поголовного бессмертия, - согласился я. - Нас в нем так ждут, так ждут…

- Кстати, - сказала она, - Константин и Фархад звонили. Хотели и с тобой пообщаться, но я сказала, что ты очень занят.

- Что хотят?

Она вздохнула:

- Просят повлиять на Дениса. Похоже, он в самом деле регрессирует! Кто бы подумал…

- Что с ним?

Она почти прошептала трагическим голосом:

- Он хочет сделать анализ ДНК своему ребенку!

- Блин, - вырвалось невольно, - что это с ним? Вроде бы трансгуманист…

- Вот-вот! - сказала она с жаром. - Как можно в наше время допускать такую дикость?… Может быть, обратиться к Медведеву? Пусть повлияет?

Я подумал, покачал головой.

- Ты же знаешь Денисика. Если закусил удила, ему и Лига Наций не указ, не то что Данила. А чем его так обидели?…

- Не знаю, - отрезала она. - В любом случае это дикость!

Я пробормотал:

- А если это для него только предлог?

Она посмотрела с изумлением.

- Чтобы расстаться? Но разве для этого нужны предлоги?

- Мы все меняемся, - заверил я. - Может быть, Денис начинает пересматривать взгляды.

- Это ты изменился, - сказала она неожиданно. - А чтоб Денис… скорее горы, как гуси за кормом, сбегутся к Мухаммаду.

- Чего они решили, что могу повлиять я? Похоже, ты тоже так думаешь?

Она пожала плечиками.

- Не знаю. Ты быстро меняешься, мой мальчик. А Денис тебя всегда уважал как друга…

- Лучше не надо, - сказал я опасливо.

- Почему?

- Это налагает, - объяснил я. - Не хочу. Лучше налагать буду я. А то и вовсе класть. Я люблю класть на все. Как демократ и общечеловек, потому что ценность - это я. Главное - беречь здоровье, не переедать, отказаться от вредных привычек… и что-то еще, забыл.

Она кивнула.

- Да-да, теперь нам много приходится держать в голове. Скорее бы имплантаты с обещанными петабайтами памяти, чтобы туда все складывать… Так что, постараешься повлиять? Он же скоро вообще станет пещерным человеком!

- Хорошо, - пообещал я. - Поговорить постараюсь. Но не обещаю. В наше время никто никому ничего не обещает. Время такое.

- Да, - согласилась она печально, - обещать - это пережиток старины. Как и слово чести, достоинство и прочее, что тяжелым бременем висело на человеке… Хочешь попробовать пирожки из сыра с орехами? Я сама приготовила по своему рецепту!

- Давай, - согласился я опасливо. - У меня хороший желудок.

Пока она вытаскивала из духовки и раскладывала по тарелочкам, я думал, как быстро мир пришел к тому, что определять отцовство по ДНК - средневековое варварство и ущемление женских прав. Неотъемлемых. Так это называется. Всякий раз когда придумываются новые права, то сразу объявляются железобетонно неотъемлемыми, а там, глядишь, и в самом деле становятся.

Никто из нас не хочет выглядеть дикарем, потому и с проблемой отцовства пришлось смириться и даже улыбаться. Определять ДНК ребенка - это сегрегация какая-то. Расизм даже. И неуважение к женщине. Непочтение и нарушение ее прав и свобод.

Быстро становится нормой, когда женщина даже сама не знает, от кого забеременела. Но если уж забеременела, то нужно выходить замуж, чтобы мужчина разделил с нею трудности и финансовые ‘заботы о рождении и воспитании ребенка.

Больше делать мне вот нечего, мелькнула мысль, чем заниматься отговариванием Дениса от его якобы устаревших взглядов. Что устаревшие, согласен, но вон насчет того, что их нужно отбросить, гм…

Прогресс - это не новое, а лучшее, но мы все гонимся за новым и все страшимся оказаться отсталыми. А если не страшиться?… Нет, страшновато. Даже страшненько.

Двое суток у родителей, больше ну никак не вытерпел, хотя старался при каждом удобном моменте уединиться и попрактиковаться с пистолетом и шестым чувством, как я назвал это вот странное зрение, когда вижу провода в глубине стены, скрытые камеры, силуэты отца и матери сквозь толстые стены.

Пистолет исчезает дольше и с неохотой, но это не так пока важно. Важнее, что появляется моментально, это уже безусловный рефлекс.

Все попытки удаленно сдвинуть на столе хотя бы салфетку пока ни к чему не приводят. Думаю, не могу сдвинуть даже маковое зернышко, и даже догадываюсь, почему.

Пока что могу передвигать только атомы. Это видно по тому, что, переставляя их, получаю патроны и пистолет. Но не способен передвинуть сам патрон, я всего лишь создаю его на том же месте, где и находятся те атомы.

Распылить пистолет тоже удается мысленным усилием, всего лишь возвращая атомы в то состояние, в каком были.

Утром третьего дня я проснулся рано, но повалялся с полчаса в постели, все равно у кладовщика, что одновременно и продавец, будут вопросы, слишком уж я быстрый, как электрический веник.

Мать сказала щебечуще:

- Что-то ты бледный… плохо спал?

- Да так, - ответил я, - снилось всякое.

- Ты какой-то рассеянный, - сказала она. - Иди умывайся, чисти зубки и давай за стол.

- Завтрак готов?

- Сейчас будет. Я велела приготовить пирог, как ты любишь.

Я кивнул, она смотрела вслед, пока я не скрылся в ванной, странное такое ощущение, и ее почти вижу, и на все это накладывается полупрозрачная серая и едва заметно подрагивающая пелена, что на самом деле триллионы триллионов быстро сменяющихся символов.

Если сосредоточиться, можно выхватывать отдельные слова или понятия, но мозг бунтует и отчаянно сопротивляется подключению ко Всемирной сети. Нет, это не подключение, просто я могу вот так всматриваться, но привыкший к удобствам мозг не желает трудиться. Хотя какой тут труд, но мои мозги всегда стремятся любой труд, даже минимальный, свести к еще большему минимуму, а то и отказаться от него вовсе.