Дэмономания - Джон Краули Страница 84

— Вы слышали об этой… этой группе, или, как сказать, в общем, группе — называется «Пауэрхаус»?

Она перестала подсовывать листочки.

— Да, слышала.

— Так вот, вы не думаете, что это… В смысле, что вы о ней скажете?

— С профессиональной точки зрения?

— Ну да.

— Это что-то вроде бесцерковной церкви, да? — сказала она. — В духе «христианской науки». {294} По-моему, довольно маленькая.

Ответ Пирса явно не устроил. Она вернулась к своему занятию.

— С ними связался кто-то из ваших знакомых?

Пирс пожал плечами:

— Ну да. Девушка.

— Вы, наверное, думаете, что это секта.

Пирс поглубже засунул руки в карманы пальто.

— Я просто хотел бы понять, какая у них доктрина.

— Меня там ждет мистер Кофе, — сказала она. — Может, зайдете на минутку?

Он пошел за ней.

Конечно, он считал, что это секта. Одна из тех, что прорывались в последнее время на коже нации, как нарывы. Психи и ничтожества в одночасье становились могучими волшебниками, словно их тайно подкармливали из-за рубежа; они посылали в мир отряды приверженцев — торговать цветами и конфетами на улицы, что приносило, согласно газетам, баснословные прибыли, хотите верьте, хотите нет. Потерявшихся детей подманивали в аэропортах, на автовокзалах и в городских трущобах, куда они бежали из уютных безопасных домов; затем похищали, чтобы сделать подмастерьями волшебников и ведьм; из них извлекали часть души, заменяя ее странным блеском в глазах и приклеенной улыбкой. Выдолбленные, как сказал Споффорд. Можно самому это сотворить над собой, а можно позволить — или попросить, — чтобы это сделали с тобой другие.

— Сегодня сектой является не каждая обособленная религиозная группка, — говорила Рея Расмуссен, передавая Пирсу маленькую пластмассовую чашечку кофе. — Люди с промытыми мозгами могут быть безусловно преданы своим наставникам, слепы к альтернативам; назовите их мракобесами или даже сумасшедшими — по нынешним меркам, — и все же их объединение не будет сектой в современном значении этого слова.

Пирс кивнул, но его это не утешило. На столе у священницы лежали открытая Библия, словарь, склеенная пачка проштампованных машинописных листков, стопка информационных бюллетеней. «Нуждаются в ваших молитвах», — гласил заголовок поверх колонки имен.

— Ей запретили с вами видеться? — спросила Рея. — Они настаивают на закрытости от мира — удерживают свою паству от всяких контактов с друзьями, родными, старыми знакомыми?

— Да вроде бы нет, то есть пока нет.

Роз Райдер была в его доме, в его постели, с ним, старым знакомым; на вид особо не изменилась, да вообще не изменилась. Сегодня утром она проснулась, потянулась, зевнула и улыбнулась удовлетворенно, и глаза ее сияли привычным блеском.

— Когда я был маленьким, — сказал он, — нам, католикам, не разрешали ходить в протестантские церкви, посещать их богослужения. Даже венчания.

— Вот видите? — ответила Рея. — Самая большая секта. Разница только в том, что католиков охраняют бюрократия, столетия канонического права, иерархия. Но припомните, как римляне поначалу относились к христианам.

Сектанты. Безумцы, отвергнувшие государство и общество. Пожиратели младенцев, враги семьи и домашних божеств. Их магия действует, ибо помогают им демоны. Отвращение давних римлян к этому сброду вдруг захлестнуло Пирса.

— В принципе, многие из христианских церквей, которые сейчас весьма респектабельны, даже либеральны, начинались со своего рода сект, — сказала Рея. — Прежде всего, мормоны: раньше они были куда как жуткими, а уж ненавидели их… Но и квакеры тоже: у истоков своих здравомыслием они не отличались. Совершенно отвергали общественное устройство. Джордж Фокс как-то раз оживил молитвой мертвого. {295} По крайней мере, его последователи в это верили. — Она сделала глоток. — Что, в общем-то, не безумие. Просто опьянение Богом. {296}

Эта речь Пирсу тоже не понравилась. Опьянение Богом. Да что я тут делаю — пытаюсь вытянуть какую-то объективную точку зрения, да из кого? По сути, из фанатика, а верит она в причудливую антимировую историю, которую сам Пирс давно (как ему казалось) отбросил. Щекотная струйка пота пробежала по его руке под пальто.

— Ваши тоже? — спросил он.

— Еще бы. Датское Братство? Кучка непримиримых искателей абсолюта. Ничтожная. И как всегда бывает, мы стали еще упорнее в результате гонении. Хотя Братство было истреблено едва не подчистую. Ненавидимая секта, ненавистная. Сколько нас вешали и жгли.

— Католики?

— Католики, и лютеране тоже. Говорят, это делает сильнее — то, что не убивает. {297} Странно, ведь наше Братство всегда отличалось веротерпимостью. Вот одна из ересей, в которых нас обвиняли. От которой мы не захотели отказаться.

Она улыбнулась: широко, тепло и гордо. Пирс хотел бы ответить тем же, но понял, что не сможет.

— Вот скажите, — предложила она, — насколько вы заинтересованы ею? То есть вся эта история угрожает постоянным отношениям?

— Ну, даже не знаю, как сказать, — промямлил Пирс, уверенный, что покраснел или побледнел от стыда. — Да я просто озабочен, серьезно озабочен.

— Хм, — сказала Рея. — А вы можете предположить, что привлекло ее в этой группе? У нее был кризис в семье, в жизни?

Пирс стиснул пальцы.

— Ну, она боится, что ее уволят.

— А вы спрашивали ее? — сказала Рея. — Что она чувствует? Что с ней не так?

Пирс ничего не ответил, потому что ответить было нечего. Потом он сказал:

— Мы говорили. О Боге.

Она задумчиво посмотрела на него.

— Думается мне, — сказала она, — есть люди, которых религиозные чувства пугают, ну, во всяком случае тревожат. Религия теперь многим кажется подчинением, узами, несвободой; оковами, куда более сильными, чем отсутствие политических свобод, потому что они добровольны. Оковы души. Вы понимаете, о чем я?

Пирс не ответил.

— Все мы переживали радость обретения свободы, — сказала она. — Разрывание уз: вот какая свобода нам известна. Но есть радость и в том, чтобы отказаться от свободы. Свободно отказаться.

— Угу, — кивнул Пирс. — Вот, значит, как вы…

— Нет. Вовсе нет. Я в этом выросла. Мой отец был пастором. Как и его отец. Для меня это вроде старой фамильной кухни. Тепло, надежно, знакомо. Как бы со стороны оно ни выглядело. — Она глянула на крохотные наручные часики и заметила: — А кстати, мне скоро читать проповедь.

Пирс поднялся.